Формалин (СИ)

— В научных целях, — снова усмехнулся он. — Ну и, кроме того… как дополнительную гарантию. Если вдруг возникнут какие-то проблемы с твоей стороны — которых, я надеюсь, не будет, но если вдруг — например, ты решишь, что никто не сможет взять у тебя анализ крови без постановления суда, для которого нет оснований… это тело могут найти. Разумеется, его найдут не здесь. Но генетический анализ любой его ткани — любой! — покажет, что это и есть настоящая Эмили Харбингер. А значит, та, другая — самозванка. И знаешь что? Даже твое чистосердечное признание будет для суда звучать, как фантастический рассказ. То есть себе ты повредить сможешь, а мне — нет. Ни один обыск в этой клинике не сможет доказать, что я применяю технологию, которой официально не существует. То есть специалисты, конечно, будут теряться в догадках, как именно возник столь поразительный случай химеризма, и, вероятно, придут к выводу, что это было сделано искусственно, но предъявить мне обвинение не смогут. Презумпция невиновности, знаешь ли. Невозможно обвинить в отравлении в мире, где неизвестно само понятие «яд». Что касается причины смерти Эмили, то экспертиза покажет, что она умерла от передозировки наркотиков, которые, очевидно, начала принимать после аварии, чтобы заглушить физическую и душевную боль — причем произошло это за много миль отсюда и без какой-либо связи со мной. («Было ли это правдой, насчет наркоты? — подумала я. — Доселе он упоминал только курение и алкоголь, но, возможно, еще и это? Впрочем, неважно — на меня это никак не повлияет, у меня не ее тело, а только ее гены…») Так что, — продолжал он, — я очень надеюсь, что ты и дальше останешься умной девушкой и честно выполнишь свою часть сделки. Ну а я, в свою очередь, готов дать дополнительную гарантию тебе. Хотя, как я уже говорил, я уверен, что моя работа сделана безупречно и никаких осложнений медицинского характера у тебя не будет — но если вдруг у тебя возникнут хоть какие-то беспокоящие тебя симптомы — когда бы это ни случилось, хоть через десять лет, обращайся ко мне. Я даже не возьму с тебя дополнительную плату. Ты, конечно, спросишь, с чего это я такой добренький? (Именно это я и собиралась спросить.) Видишь ли, деньги — это все же не единственное, что меня волнует. Не буду говорить «не главное», но — не единственное. Научный результат тоже важен. Пусть даже я и не могу предъявить его медицинскому сообществу, мне самому важно знать, что разработанная мной методика работает именно так, как я предсказывал. А если вдруг нет — то в чем я ошибся и как это исправить. Надеюсь, такой необходимости не возникнет, но — я ведь сразу предупредил тебя, что это экспериментальная методика, а абсолютных гарантий в медицине не бывает.

Меня не слишком обеспокоили его слова. Просто он сам хотел получить еще одну дополнительную гарантию, вот и все. Мол, если я все же попытаюсь мухлевать с оплатой, мне в дальнейшем еще может понадобиться помощь, которой, кроме него, не сможет оказать больше никто.

Мы вышли из морга в гараж, как он и обещал, и я увидела ту самую машину, которую я бы «не захотела доверить никому другому». Это оказался шикарный ярко-красный кабриолет «феррари калифорния». Я не такая фанатка тачек, как некоторые парни — я привыкла оценивать их (как, пожалуй, и вообще все на свете) с точки зрения практической полезности, а не крутизны. В трущобах Тихуаны лучше ездить на чем-нибудь маленьком и обшарпанном (но надежном), чем на том, что привлекает всеобщее внимание и вызывает завистливую ненависть к владельцу, который смеет не просто быть богатым, но еще и демонстративно кичиться этим. Такую машину там бы немедленно угнали (возможно, что и вместе с хозяином, чтобы потребовать выкуп), а если бы это не получилось — пропороли бы шины, изрезали бы корпус, разбили бы стекла и нассали в салон. Но это в трущобах Тихуаны, которые больше не были моим миром. И желание сесть за руль такого красавца, зная, что теперь он мой и только мой… да, признаюсь, даже для меня это перевешивало неудобства пятисоткилометровой дороги.

Ну, по крайне мере, поначалу. После того, как я без всяких проблем пересекла границу («Добро пожаловать домой, мисс Харбингер!») — я мчалась в машине с открытым верхом по отличному американскому шоссе вдоль океана, подставив лицо солнцу и теплому ветру — прямо-таки живое воплощение рекламного плаката «Жизнь удалась» (разве что ветер не развевал мои волосы — нечего было развевать, парик я пока что сняла). Хорошо, что на шоссе были и другие машины, иначе трудно было бы сдерживать инстинктивное желание втопить педаль в пол («Не гоняй по 200 миль в час, нам ведь не нужна еще одна авария», — напутствовал меня Моррингтон при расставании, и я огрызнулась: «Сама знаю!», но тут поняла, что предупреждение было не лишним). Однако постепенно восторг сменялся утомлением, и я уже не могла дождаться, когда кончится эта чертова дорога.