Формальность

– Проходит день или два, вдруг открывается дверь и входит, как ни в чём не бывало Георгий, дверь за ним захлопнулась, а он смотрит на нас так, как смотрят на шкаф или стол, в общем на предмет, а не на человека. Кто-то к нему подошёл, а Георгий сделал неуловимое движение и человек лежит, корчась от боли, подошёл второй – лежит, на него бросились несколько – все лежат…, минуты через две мы лежали все пластом, причём он бил точно туда, где наиболее чувствительные болевые точки. Меня от его удара скрючило от боли так, что я дышать не мог. Через некоторое время вроде очухались, начали подниматься, как слово кто скажет – сразу удар…, наверное, часа два или три он нас избивал, пока до всех не дошло: молчать и ни звука. Встали, а у всех непонимание и животный страх в глазах, а он так спокойно: «Встать в шеренгу по одному». Смотрим только, что всех бил, а один, самый жестокий из нас стоит в стороне и его Георгий не трогает, потом подошёл к нему, а тот и пошевелиться боится, взял его за шею, подвёл к койке и одним движением между прутьев спинки буквально вбил голову. Тот стоит на коленях, а голова зажата, не вынуть. «Обделаешься, все дышать будете, так что думай. Если кто к нему подойдёт или посмотрит, сам рядом встанет». Он трое суток так стоял на коленях и терпел… Что мы только не придумывали по началу, чтобы как-то его сломать, но всё заканчивалось одинаково – мы корчились от боли и чем более было сопротивление, тем изощрённее было наказание. После недели изуверских пыток над нами, я по-другому это назвать не могу, он приступил к тренировкам. Всё делали исключительно командой, как один, и, если кто-то не справлялся, наказывались все без исключения. Я всё время поначалу думал, что из нас какой-то спецназ собираются сделать, что-то вроде смертников…, ну, что с нас взять ещё можно? Но я ошибался. Мы бегали, плавали, что-то без конца носили, разбирали или расчищали, и при этом даже на мгновение если забылся и показал, что тебе больно или ты устал, удар был неминуемым и безжалостным. Он знал своё дело, потому что с каждым новым днём наказания ужесточались, то есть каждый понимал – завтра будет хуже…, дисциплина была идеальной. В течение первых двух месяцев ещё оставались какие-то сомнения, ожидания, надежды, что всё закончится, но один эпизод нас сразу отрезвил и всё стало на свои места. Мы таскали тяжёлые камни и одному из нас он упал на руку – рука была переломана, как сухая ветка, пополам. Все застыли, а Георгий, как ни в чём небывало подошёл к нему и одним движением, не обращая внимание ни на кого, просто вправил с треском кости, потом надел на руку бандаж, парень лежал без сознания от боли. Я тогда подумал: сложил, как сломанную ножку от стула, а он только заметил, что каждый сам теперь будет себя обслуживать…. Это был приговор, все иллюзии с этого момента рассеялись, как дым.

Месяца через три или четыре, а может через полгода, я потерял счёт времени, мы все дошли до такого состояния, что нас уже не было, а остались только боль и страх, потом исчез страх, потом исчезло понимание боли, на неё уже все смотрели со стороны и не воспринимали как реальность, мы превратились в бесчувственных роботов. И вот наступил тот день, когда всё стало безразлично и именно в этот день я испытал самый сильный, глубинный страх, о котором не подозревал и который застыл, с того момента, во мне, он всплыл тогда в моём сознание и остался там навсегда. Никому этого не понять…, это знают только дети, но для них это просто, естественно, а для меня тогда это был непреодолимый барьер, такое испытать не пожелаешь никому. Что самое не понятное в этой ситуации, это то, что мы боялись, смертельно боялись, но не наказаний Георгия, вот в чём загадка. Почему-то в моём подсознании, где-то очень глубоко, непонятно откуда оно взялось, но было постоянное ощущение, что Георгий, можно сказать, спасает нас от чего-то более, намного, не сопоставимо более страшного и опасного, чем просто боль и страх, вот ведь в чем дело – от того, чего мы действительно боялись в глубине нашей сущности…, он нас спасал! В тот день он вошёл не так как всегда, мы стояли в три шеренги, как изваяния.