Наконец он сел на землю и утер слезы рукавом. У малыша сложилось ощущение, что на лужайке сейчас сидит совсем другой человек. Кто-то чужой.
– Бра-а-а-атик! Бра-а-а-атик, что случилось?
Кайл понимал только, что что-то неправильно. Что-то не так. Гнетущее и вязкое чувство неопределенности давило на него. Малыш почувствовал себя очень одиноким и ему хотелось побыстрее вернуться «под крыло» к мамочке. Он скривился, готовясь заплакать, как делал в любой непонятной ситуации, чтобы мама пришла и успокоила его. Кайл шагнул к брату в надежде получить защиту и поддержку.
– Нет! Стой там! – Дэвид смотрел вниз, выставив руку в запрещающем жесте.
– Но братик…
– Стой я сказал! – голос Дэвида был дрожащим и хриплым, но все таким же грубым и твердым. Он поднялся на ноги и сжал зубы, напрягая желваки.
– Идем, скорее! – глядя куда-то вперед, сказал он Кайлу.
– Но братик, а мама?
– Мама нас потом догонит…
– Она же там, в траве вместе с тетенькой спряталась!
– Ты ее расстроить хочешь?
– Не-е-е-е-е-ет!
– Ну вот, идем быстрее пока папа нас не наш… Знаешь, если заметишь его первым, скажи мне.
Внимание малыша мгновенно переключилось, и в глазах появился блеск:
– Хорошо-о-о-о! А что папа нам купит?
– …новый дом.
Март (пятнадцатьлетспустя)
Деревяшка неторопливо переодевался в раздевалке, сменяя свою тюремную робу на гражданскую одежду. Из камеры хранения отдали все имеющиеся у него тогда вещи. Деревяшка тщательно перепроверил, хотя прекрасно знал, что у него было нечего стащить. Ну кроме того ножа, который следователь забрал как улику.
Джинсы оказались ему велики в поясе, значит, за несколько лет он сильно исхудал. А вот серая футболка в плечах оказалась мала, но под легкой курткой этого не было заметно. Хорошо хоть ботинки только немного жали в пальцах, но терпеть можно.
«Гы-гы, ногти подстригу и можно хоть теплые носки под эти ботинки надевать» – подумал деревяшка, окинув взглядом раздевалку. Мысленно попрощавшись со ставшими уже родными стенами, он вдохнул полной грудью в предвкушении свободы и шагнул через порог. Все, теперь нужно отвыкать от своей тюремной клички и снова вспоминать настоящее имя.
Хмурый охранник выпроводил его из здания тюрьмы, а потом и за ворота. Он, закрывая ворота, приятельски кивнул и ехидно пожелал счастливого пути, на что Деревяшка буркнул что-то невнятное и оскорбительное. Погодка была выше всяких похвал. В народе про такую говорили, что она «шепчет». Солнце заливало все ярким светом, а несколько тучек вдалеке предвещали ночной дождь, но до него было еще долго.
С непривычки Дэвид поморщился от яркого света, и его заставил покачнуться внезапный порыв ветра, говорящий не только о том, что воздух свободы сладок и приятен, но и о том, что деревья вокруг вырубили, и тюрьма теперь находилась на пустыре, по которому ветры беспрепятственно гоняли песок. Все же приятно и непривычно было не ожидать удара дубинкой по спине в любой момент и тяжести наручников на запястьях.
Все равно он ощущал себя потерянно. Вот она свобода. Кругом пустота и пески, а за спиной угрюмое зарешеченное здание. Теперь у него все дороги открыты. В очередной раз. В кармане было немного мелочи, заботливо сохраненные все эти годы, чтобы добраться до города на автобусе. Жаркий сухой ветер ударил ему в лицо. Дэвид попытался вдохнуть воздух свободы полной грудью, но песок, поднятый ветром, попал в нос и глаза, заставив закашляться.
Автобус приехал через половину часа. Может и больше. Часы у него были только на стареньком мобильнике, который был разряжен, так что о времени он мог судить только по движению солнца и приезду автомобиля с баландой для заключенных. Из автобуса вышло всего пара человек, и Деревяшка даже понимал к кому они пришли. За столько времени он знал почти всех посетителей.
По привычке каждого Деревяшка ощупывал взглядом. Некоторые проходили со счастливой улыбкой, некоторые насупив брови. Деревяшка понимал, что кто-то хотел просто навестить, а кому-то приходилось это делать. Он был бы, наверное, рад даже вторым, только его не навещал никто, кроме одного раза. Но лучше бы этого не было.
Несколько лет назад к нему приехал брат со своей новой семьей. В памяти он остался маленьким голубоглазым непоседой, в вечно замызганном, как бы часто его не стирала мать, комбинезончике. А теперь на Деревяшку смотрел приятный молодой человек. По чистому и опрятному виду, хорошей прическе, рассказам об успеваемости и прилежной учебе, можно было только порадоваться за брата. Да и вообще приятно было узнать, что у него все хорошо. Правда, смущало несколько вещей.