Формула алхимика

— Собаке! — опять хохотнула девица. — К ней особый доктор ходит.

— Чудное имя, — вставая, хмыкнул лысый. — Придумают же. И часто барин на охоту ходит?

— Сейчас уже нет. Как сыночка застрелили, так бросил.

— Да что ты! На охоте?

— Да, на Сретенье еще. Барин страсть как горюет. Очень Алешеньку любил. На следующий год собирались свадьбу играть.

Лысый присел на корточки и стал играть с Ланкаширом.

— А чем Алешенька закусить любил?

— Да чем… — перемешав калью и накрыв кастрюлю крышкой, кухарка вернулась за стол к ликеру с конфетами. — Если гостей ждали, обыкновенно голубиный суп у Макара просил. С раками.

— Макар — это повар ваш?

— Угу. Угорел давеча, — девица кивнула на печь. — Выпимши был, заснул тут. А дымоход-то год, считай, не чистили.

— А еще что?

— Ну, вальдшнепов еще, — с видимым усилием произнесла Дарья сложное для нее слово. — Макар их с гренками делал. Клювище вот такой вот длинный, — показала она пальцами длину. — Барин с Алешенькой на охоте их били. Вечером-то придешь? — вдруг неожиданно поинтересовалась она. — Я тут буду.

Лысый сделал маслянистый взгляд и вплотную приблизился к кухарке.

— Я-то приду, — многозначительно промурлыкал он. — А у тебя-то будет чем угостить?

— Небось голодным не останешься, — бесстыдно глядя в глаза, прошептала Дарья, отлично понимая, какого рода угощения ожидает лысый.

С самого утра филер Шептульский скучал во дворе дома по набережной Фонтанки, куда накануне негласно сопроводил натурщицу Глебову после вечернего класса в художественном училище. Чтобы не смущать жильцов, наутро Шептульский вырядился слесарем и занял позицию у дровяного сарая, делая вид, что чинит замок. О своем занятии он еще вчера предупредил старшего дворника, который, к слову, вел себя нервно, словно в чем провинился, отвечал невпопад и то и дело извинялся. Почуяв неладное, филер спросил в лоб, подавал ли старший дворник сведения в участок о прописке этой Глебовой, — и попал в самую тютельку: за рубль серебром девица вымолила у служителя порядка житье без регистрации, объяснив такое желание нуждой не дать родителям увлечь ее обратно в отчий дом, где ей была уготована свадьба с нелюбимым человеком. Шептульский строго отчитал нарушителя, но про себя даже обрадовался, потому что теперь дворник носил ему кулебяку и кисель.

Увлеченный этой кулебякой, Кузьма Гурьевич никак не зацепился взглядом за мальчишку в латаной рабочей одежде и картузе, прошмыгнувшего через двор в арку. Глаз филера был настроен на девицу — а та покуда сидела дома и нос на улицу не высовывала. Глава 16

На первом сеансе

Илья Алексеевич завтракал у Баратовых. Подавали хрустящую картофельную фокаччу на итальянский манер, фаршированные рыжиками баклажаны и вафли на виноградном вине с медом и орехами. Из аристона, управляемого торжественным лакеем, текли неспешные звуки вальса «Mon Plaisir» Альбрехта.

Анастасия Аркадьевна делилась разочарованием, полученным на премьере Первой симфонии молодого композитора Рахманинова, которого ей всячески рекомендовал нотный издатель Гутхейль. Концерт был обставлен как большое событие, были и Стасов, и Направник, и даже Танеев из Москвы приехал. За дирижерский пульт встал сам Глазунов. Но премьера закончилась полнейшим провалом.

— Совершеннейший эклектизм, ничего понять невозможно, — кипятилась княгиня. — Ничего из того, что обещал мне Гутхейль, в симфонии не обнаружилось и близко! Какое-то мутное звуковое повидло! Ни оттенков, ни нюансов экспрессии, ни градации темпа. Харитон! — обернулась она к торжественному лакею у аристона. — Поставь «Сирены» Вальдтейфеля — там, в красном конверте.

Лакей снял диск, упаковал его в конверт и опустил под стол, где на специальной подставке хранилась музыкальная коллекция из Швейцарии. Оттуда же он извлек и водрузил на бархатный круг новый «блинчик». Полилась мягкая спокойная музыка.

— Может, просто недоучили? — предположил Илья Алексеевич, имея в виду, что оркестр мог не иметь достаточно времени для освоения непривычного материала.

— Я уж не знаю, кто виноват, а только зал изнывал от томительной мертвенности этого бесконечного наигрывания. Говорят, он неплохой пианист. Пусть бы и оставался. Зачем же всем непременно в композиторы лезть?

— Бунт на шхуне «Последний герой»! — неожиданно возвестил Шура Баратов. Единственный наследник княжеской фамилии, однокурсник Ардова по университету, ныне служащий Восточного отдела Министерства иностранных дел, по привычке изучал за завтраком английские газеты. Присутствующие обратили к нему взоры, ожидая продолжения — про бунт никто не читал.

— Недавно бразильские матросы выловили из волн бутылку с запиской. В послании сообщалось, что шхуна «Морской герой» захвачена мятежниками. Вот! — Шура развернул газету поудобнее и принялся зачитывать: — «Капитан убит, первый помощник выброшен за борт. Я, второй помощник капитана Хеджер, насильно приставлен к штурвалу. Они заставляют меня вести судно в устье Амазонки — 28 градусов долготы, 22 градуса широты, скорость 3,5 узла. Спасите!»

Шура поднял горящий взор.