Формула Бога

— Да, расшифровал, — подтвердил португалец, — но у меня такое впечатление, что расшифрованное сообщение тоже является шифром, — объяснил он. — Это как многослойный пирог из шифров, понимаете? Расшифровав каждое последующее сообщение, каждый раз опять сталкиваешься с новым шифром.

— А вы чего хотели? Не забывайте, автор этого документа — самый умный человек из всех когда-либо живших на земле. Поэтому загадки, придуманные им, не могут не быть чрезвычайно сложными.

— Возможно, вы и правы.

— Ясно, что прав. Но мы опять отвлеклись. Скажите, что же говорится в сообщении, которое вы расшифровали?

— Минутку.

Томаш принялся лихорадочно хлопать себя по карманам, однако, как ни удивительно, сложенный вчетверо листок оказался там, куда он его и положил. Тюремщики Эвина были изощренными садистами, но его одежду они почему-то не обыскали. Или, может, просто не ожидали, что арестант так внезапно их покинет.

— Сколько можно ждать? — раздраженно спросил Беллами.

— Да-да, сейчас, — Томаш развернул листок.

— Так читайте!

Историк пробежал глазами нацарапанные на бумаге строки.

— Итак, расшифрованная мной загадка — это четверостишие, написанное на титульном листе рукописи сразу под заглавием.

— Что-то вроде эпиграфа?

— Да, точно. Эпиграф. Вещь довольно мрачная, — заметил Томаш. — Слушайте, — он прокашлялся и зачитал: — «Terra if fin, de terrors tight, Sabbath fore, Christ nite».

— Я уже читал это! — возмутился Беллами. — Наш человек прислал мне этот стих неделю или две назад.

— Ну да, это я передал ему текст. И я расшифровал сообщение, скрытое в этих стихах.

— Говорите.

Томаш перевел глаза на текст на немецком языке.

— Я обнаружил, что это анаграмма. В стихах на английском языке скрывалось сообщение на немецком. И гласит оно следующее. — Томаш попытался подражать немецкому произношению: — «Raffiniert ist der Herrgott, aber boshaft ist er nicht».

На другом гонце линии возникла пауза.

— Вы можете повторить? — попросил Беллами изменившимся голосом.

— «Raffiniert ist der Herrgott, aber boshaft ist er nicht», — прочел Томаш. — Это означает: «Изощрен Господь Бог, но не злонамерен».

— Это невероятно! — воскликнул Беллами.

Томашу показалась странной столь эмоциональная реакция собеседника.

— Это в самом деле удивительно…

— Удивительно? Нет… более чем удивительно! Настолько, что мне даже трудно поверить!

— Ну да, фраза действительно…

— Вы не понимаете, — перебил Томаша собеседник. — Я уже слышал эту фразу из уст самого Эйнштейна. В 1951 году, во время встречи в Принстоне с тогдашним премьер-министром Израиля, Эйнштейн произнес именно эти слова. Я был там и все слышал. — Пауза. — Вот. Передо мной запись разговора Эйнштейна и Бен-Гуриона. В какой-то момент они перешли на немецкий. Эйнштейн сказал: «Изощрен Господь Бог, но не злонамерен».

— В ответ Бен-Гурион спросил: «Что вы хотите этим сказать?» Эйнштейн: «Природа скрывает свою тайну в силу собственного величия, а не из коварства».

XXII

Томаш Норонья, увидев вдруг выросшую слева от шоссе Коимбру, образ которой ассоциировался у него с замком на вершине меловой горы, чуть не закричал от радости. Город на берегу Мондегу словно светился внутренним светом, наслаждаясь лучами веселого солнца и веявшим с реки приятным ветерком. Белые фасады и кирпично-красные крыши придавали древнему бургу какой-то уютный, почти домашний вид. И действительно, ни в каком другом месте Томаш не чувствовал себя так хорошо и удобно, как здесь, где был его родной очаг. Сама эта земля и стоящие на ней дома, казалось, принимают его в распростертые объятия, как встречающая сына мать.

Последние трое суток прошли в сплошных переездах. Сначала историк пересек в северном направлении Каспийское море, завершив плавание в Баку. В столице Азербайджана Мохаммед постарался достать ему билет на ближайший рейс до Москвы, и Томаш вылетел туда без задержки на первом же Ту-154. Переночевав в красивом отеле в самом центре города, рядом с Кремлем, на следующее утро он покинул российскую столицу и, пролетев надо всей Европой с востока на запад, в середине того же дня приземлился в Лиссабоне. В обычных обстоятельствах он бы из аэропорта поехал прямо к себе, но сейчас, несмотря на усталость и нервное переутомление, такую возможность даже не рассматривал. Учитывая состояние здоровья отца, своим первейшим долгом Томаш считал повидаться с ним.

Еще в лиссабонском аэропорту он купил открытку и, черкнув на ней пару слов, отправил Ариане. Сообщил, что добрался без приключений, передал приветы и поставил подпись: Шамот. Криптоаналитик прибег к небольшой хитрости — свое имя написал наоборот — на тот случай, если весточку вдруг перехватит ВЕВАК или любая другая могущественная иранская служба.