Формула Бога

— Да, — подтвердил физик. — Мы договорились с профессором Сизой, что я помогу проверить сделанные им расчеты относительно возможных последствий гипотетического изменения массы электронов. Несколькими днями раньше профессор не явился на занятие, но я не придал этому особого значения, зная его рассеянность. Однако, уже приближаясь к крыльцу, я увидел, что входная дверь не заперта. Мне это показалось странным. Я вошел и позвал профессора. Никто не откликнулся. Тогда я направился прямо в кабинет и натолкнулся вот на это… — он обвел рукой разгромленную комнату. — Поняв, что произошло что-то экстраординарное, я тут же позвонил в полицию.

— Гм-м, — пробормотал Томаш. — И что же они предприняли?

— Да ничего особенного. Оцепили дом и повсюду искали следы, вещественные доказательства. Потом несколько раз приезжали, задавали вопросы, интересовались, что мог хранить здесь профессор. Спрашивали, не пропали ли ценные вещи. Потом, однако, характер вопросов изменился, и некоторые из них, признаюсь, показались мне странными: они хотели знать, много ли путешествует профессор и есть ли у него среди знакомых уроженцы Ближнего Востока.

— И что вы ответили?

— Видите ли… вообще-то… это само собой разумеется. Профессор много ездил, участвовал в конференциях и симпозиумах, встречался с другими учеными… Короче говоря, это нормально для человека, посвятившего жизнь науке.

— А что, у него были знакомые с Ближнего Востока?

Луиш Роша поморщился.

— Не знаю, он общался со множеством людей.

Томаш обернулся и вновь обозрел груды книг, сброшенных варварской рукой на пол словно никому не нужный хлам. Что здесь искали, Томаш Норонья знал. Кроме него это знал также Фрэнк Беллами и еще несколько человек.

Луиш Роша взялся за ручку средней двери и открыл ее.

— Извините, я ненадолго вас оставлю, — сообщил он, удаляясь в туалет.

Томаш быстро пробежал глазами по разгромленному кабинету, а потом повернул направо и устремился к третьей двери, распахнув которую, увидел большую кровать.

Движимый страстью исследователя, историк нырнул в полумрак спальни. Уже несколько недель комната не проветривалась, и воздух стоял спертый, но время здесь, казалось, не остановилось, а только замерло. Задвинутые шторы, через которые просачивался приглушенный свет, создавали обстановку тишины, спокойствия и уюта. В кричащем контрасте с тем, что творилось в паре шагов за дверью напротив, тут властвовал полный порядок. Каждый предмет находился на своем месте, и все имело свое назначение.

Историк выдвинул ящик припорошенного тонким слоем пыли комода. В нем лежали перевязанные бечевкой стопки писем и открыток. Взяв ближайшую связку, он проверил штемпель на конверте: дата на нем стояла относительно недавняя. Предположив, что корреспонденция разложена в обратной хронологической последовательности, Томаш развязал пачку и бегло просмотрел содержимое. Основную массу почтовых отправлений составляли приглашения на научные мероприятия, издательские планы, запросы библиографических данных и иных сведений чисто академического характера. Среди всех этих писем затесались три открытки. Две из них написаны женским почерком, по-видимому, от дочери. А третья вызывала несомненный интерес. Всмотревшись в ее лицевую и оборотную стороны, Томаш ощутил любопытство.

Однако удовлетворить его не успел, поскольку услышал звук отпираемой двери туалета.

Стремительным движением он спрятал открытку в карман и как ни в чем не бывало вышел обратно в коридор.

Вернувшись домой, Томаш первым делом отыскал в памяти мобильника номер и позвонил.

— Greg Sullivan here, — немного гундося, ответил абонент.

— Приветствую, Грег. Говорит Томаш Норонья. У вас все в порядке?

— О! Приветствую, Томаш. А как у вас?

— Все отлично.

— Я слышал, в Тегеране пришлось нелегко?

— Да, были сложности.

— Я, знаете, горжусь вами.

— Хватит уже. — Томаш откашлялся, собираясь перейти к вопросу, побудившему его сделать этот звонок. — Грег, мне необходима ваша помощь. Нужно, чтобы вы связались с Лэнгли и попросили Фрэнка Беллами срочно позвонить мне.

На другом конце линии повисло короткое молчание.

— Послушайте, Томаш, мистер Беллами — директор одного из четырех департаментов, он обладает правом прямого доступа в Овальный кабинет. Это не кто-то может хотеть говорить с ним, а он может говорить с кем захочет. Понимаете?

— Давно понял, — согласился Томаш. — Но также я понял вот что. Если, будучи столь важной персоной, мистер Беллами прилетал в Лиссабон, чтобы переговорить со мной, а потом мы еще дважды беседовали по телефону, значит, он считает, что я участвую в проекте, имеющем для его ведомства некоторое значение. А коли это так, он наверняка проявит интерес и свяжется со мной, как только узнает, что у меня есть что ему сообщить.

— Окей, Томаш, но имейте в виду: вся ответственность за то, о чем вы меня просите, ляжет на вас. Мистер Беллами не тот человек, с которым можно шутить. — Он замолчал, как бы предоставляя осужденному последнюю возможность раскаяться. — Так вы настаиваете, чтобы я связался с Лэнгли?