Формула яда

Водитель дал газ, и мотоцикл, оставляя позади клубы бензинового перегара, помчался во главе колонны немецких военных разведчиков и особой карательной группы к холмам Львова...

В это время во дворе большого дома на Курковой улице, недавно оставленного советской воинской частью, переодетый в штатскую одежду Садаклий, бригадир Го* луб и приданная им группа будущих партизан торопливо подтаскивали к открытому люку городской канализации оцинкованные ящики с оружейными патронами, длинные, похожие на гробы, деревянные ящики с ручными гранатами и винтовками. Руки невидимых людей осторожно принимали ценную кладь.

Садаклий охотно согласился с предложением Голуба спрятать в разветвленной городской канализации Львова «про запас> многое из того, что не могли захватить с собой уходящие на восток войска.

Под городом, закованная в бетон, протекала река Полтва. Начинаясь на околице лесопарка Погулянка, она и доныне пересекает на глубине нескольких метров весь город и вырывается из железобетонного канала на другой стороне, в северных кварталах предместья Замар-стинов. А от Полтвы во все стороны расходятся более мелкие каналы — коллекторы, по которым человек сведущий может при желании пробраться в любой район города.

Садаклий, утирая пот рукавом пиджака, с удовольствием отметил, что последний ящик с патронами исчез под землей.

— Як то кажуть: боже, поможи, а ты, небоже, не ле...— Голуб не успел закончить шутливой фразы, ворота затряслись от тяжелых и резких ударов.

Грицько Щирба, который некогда поздравлял в Ту-лиголовах Иванну с поступлением в университет, подбежал к Голубу:

— То уже они, дядько Панасе. Вяжить мене.

Садаклий и Голуб быстро перевязали Щирбу предназначенной для этой цели веревкой и повалили его на землю. Было заранее обусловлено: Щирба поступит на службу к немцам, чтобы, надев полицейский мундир, быть глазами и ушами партизан.

Когда крышка люка захлопнулась за последним исчезнувшим под землей подпольщиком, Грицько подполз к ней, прикрыв люк своим телом...

Отряд украинской полиции во главе с сотником Каб-лаком вовсю штурмовал тяжелые ворота дома на Курковой. Каблак был уже в полной форме — в черном мундире, рогатой «мазепинке», напоминающей шапки, что носили украинские националисты, служившие еще в австрийской армии в первую мировую войну. Золоченый трезубец — герб националистов — виднелся на черном сукне «мазепинки». Каблака, вооруженного немецким автоматом, как и других диверсантов, немцы забросили сюда на парашютах еще до вторжения.

— Вот зараза! Не открываются! — выругался Каблак и в остервенении дал очередь по воротам из автомата.

Одна из пуль, пробив ворота, скользнула по щеке лежащего во дворе Щирбы. Белая бороздка, которую прочертила в коже пуля, стала постепенно наполняться кровью.

— Пане сотнику, так мы проволыним тут до страшного суда! — крикнул Каблаку мордастый детина с узкими, заплывшими глазками.— Давайте я с горы заберусь во двор и открою!

Действительно, обогнув двор со стороны соседнего парка, полицай проник во двор бывшей воинской части через пролом в заборе. Изнутри ему ничего не стоило отодвинуть запор. Ворвавшись во двор, Каблак заметил распростертого на крышке люка Щирбу.

— Кто тебя повязал, хлопче? — спросил он, остановившись над лежащим.

— Кто, кто! — раздраженно ответил Щирба, силясь сам освободиться от веревок.— Будто сами не знаете кто! Большевики повязали!.. Да развяжите скорее, холера ясна, хоть кровь сотру.

Когда его развязали, он прижал платок к пораненной щеке и, тяжело дыша, посмотрел на Каблака — никто бы не мог заподозрить в этом парне сообщника тех, кто несколько минут назад скрылся под землей.

— Пойдем с нами, хлопче, раз такое дело,— милостиво сказал Каблак.— Ты пострадал от них и теперь будешь биться за неньку Украину, как рыцарь Перебийнос...

В это время Голуб уже действовал во дворе «Гастронома» на углу улиц Килинского и бывшей Легионов. Снаружи магазин штурмовала шумовина (накипь) Львова. Проникая к прилавкам через разбитые стеклянные витрины, отребье города наполняло мешки окороками, пачками крокета, банками с вареньем и кругами колбасы салями.

Мародерам было невдомек, что в глубине двора, за закрытой изнутри на тяжелый висячий замок дверью, в подсобных складах хранятся еще в большем количестве такие же продукты. Но это хорошо знал открывший ломом подсобку Голуб. Подбежал к первому ящику с консервами.

— Не повезло — крабы! Уж лучше бы бычки в томате!

— Ничего, и они пригодятся.— Садаклий, подхватив ящик, вспомнил мельком предвоенные рекламы: «Всем попробовать пора бы, как вкусны и нежны крабы».

Напрягаясь под тяжестью ящика, он подумал: «Ну до чего же золотой старик! Разве сумел бы кто иной так быстро разобраться в этом подземном львовском лабиринте?»

— А тут прованское масло! — крикнул Садаклию Голуб.— Брать прованское масло?

— Обязательно! Все берите! Решительно все! — ответил Садаклий, опуская ящик с крабами в пасть люка.— Где мы только все это разместим?

— Не журиться, куме,— успокоил Голуб.— Старый щур каналовый Голуб знает там такие закутки, куда ни одна холера не заходила. Подсобите!