Формула невозможного

– Как там у вас? – услышал он далекий голос Прошина. – У нас сильнейшая буря. Тепловая буря! Пришлось прекратить работы.

– У нас все тихо, – ответил Новиков, – Живем под колпаком… Под колпаком, говорю! Павел Иванович, примите данные для вычислительной станции, нам тут самим не справиться, очень сложная комбинаторика. – И он продиктовал командиру данные и договорился об утреннем сеансе связи.

В роще зажглось вечернее освещение. Новиков лег на траву, закинув руки за голову, и задремал. А Резницкий подсел к идиоту, отдыхающему поблизости, и осторожно коснулся пальцами его запястья, отыскивая пульс. Идиот даже не взглянул на Резницкого – видно, лень было шевельнуть веками. Он медленно перевалился на другой бок, и тогда неугомонный Резницкий занялся его хвостом.

Тут над рощей пронесся долгий печальный звук, он забирался все выше, выше и сделался нестерпимым для слуха. У Резницкого заныли зубы. Новиков сел и, скривившись, зажал уши ладонями. По всей роще подымались серые существа, а те, что бродили, – останавливались, задирая морды кверху.

Высокий звук оборвался, возникла странная музыка: медленное трезвучие повторялось в разных тонах. Серые существа принялись раскачиваться из стороны в сторону. Нельзя сказать, что они поспевали за ритмом, но, видимо, им нравилось раскачиваться.

– Идиоты танцуют! – Новиков изумленно смотрел вокруг. – Недурно их развлекают, однако…

– Посмотрите на вашего Севастьяна, – сказал Резницкий.

– Где он? Как вы его отличаете?

– Вон тот, с карандашом в руке.

– А, – Новиков засмеялся. – Танцует с научным видом. Ну, умора! – Он застрекотал кинокамерой.

Танцы продолжались около получаса по местному времени. Затем последовало длинное воющее «вл-вл-вл-вл-вл-вл», и вдруг голос Резницкого отчетливо произнес:

– Инспектор укусил муху за левую ногу.

Разведчики ошалело переглянулись.

А над рощей неслось:

– Последнее дело – запивать шашлык лимонадом.

– Слон бэ-семь шах!

– Петух схватил мокрую тряпку…

Машина в строгом порядке – от конца к началу повторила все, что разведчики говорили во время двух посещений Центра. Все, включая шепот Резницкого: «Не надо здесь разговаривать, оно может слушать…» Все, вплоть до первой фразы Новикова: «Ишь, разрисовали…» Затем машина в быстром темпе прогнала запись в обратном порядке и занялась вариантами.

– Шашлык запивать свежий воздух… Петух укусил слон на балконе… Визжать от восторга будут инспектор…

Центр громоздил фразы, усложнял их, отбирал слова с одинаковыми окончаниями: «запивать – визжать – слушать – анализировать».

– Ловко работает, собака, – прошептал Новиков, ему было и интересно, и страшновато. – Изучает язык…

– Ногу – муху – тряпку, – деловито группировала машина.

– Хорошо еще, что мы не выболтали там своих намерений, – тихо сказал Резницкий. Лицо у него было бледное, в крупных каплях пота.

Кр-рак! Все стихло. И после короткой паузы – смена пластинки. Теперь роща наполнилась неприятными звуками – будто пустые консервные банки перекатывали на деревянном полу. Банки безобразно дребезжали то на низких нотах, то на высоких.

– Посмотрите на Севастьяна, – шепнул Резницкий.

Серые существа после окончания танцев почти все улеглись спать, лишь несколько фигур бродили среди деревьев. А Севастьян стоял возле разведчиков в напряженной позе, вытянув длинную шею, – будто прислушивался к перезвону банок, и безгубый рот его слегка шевелился. Резницкий не сводил с него глаз.

Но вот неприятные звуки смолкли. «Вл-вл-вл», – провыла машина, и воцарилась глубокая тишина.

– Концерт окончен, – проговорил Новиков и утомленно опустился на траву. – Такие-то дела, брат Севастьян.

Центр не принимает задачи

В семь утра по местному времени разведчики связались с кораблем и получили свои данные, обработанные вычислительной станцией.

– Это гипергеометрический ряд с пятью параметрами, – сказал Прошин. – Вы уверены, Алеша, что сможете спрограммировать задачу о снятии защитного поля?

– Уверен, Павел Иванович, – без колебаний ответил Новиков, но голос у него был тусклый. – Если, конечно, Центр не будет активно противодействовать…

– Поторопитесь. Мы скоро закончим ремонт. Вы слышите?

– Слышу. У нас на исходе питание передатчика. Придется ограничиться двумя сеансами – утренним и вечерним. В девять вечера мы сообщим следующие данные.

– Хорошо. – Прошин говорил очень спокойно. – Но вы поторопитесь. Пожалуйста, поторопитесь.

Позавтракав, Новиков отправился в Центр продолжать работу. Резницкий напутствовал его подробными предостережениями и остался в роще: он тоже торопился закончить свои исследования.

Когда Новиков около трех часов дня возвратился в рощу – «к обеденному прянику», как они говорили, – он застал Резницкого в сильном возбуждении.

– Они катались на колесе… Да, они катались, и колесо очень сильно раскрутилось. Двое вылетели из кресел, понимаете, двое, один за другим, и расшиблись насмерть…

– Да вы успокойтесь, Сергей Сергеич, это у них…