Формула одиночества

Умывшись, Марина вернулась в купе. Сабрина уже спустилась вниз и, подняв штору на окне, придирчиво рассматривала свое лицо в зеркале.

Марина молча уселась напротив.

– Фу-у! – Сабрина наконец оторвалась от зеркала. – Вчера столько шампанского вылакала, до сих пор мутит. Парень-то при денежках. Жалко, что семейный, но обещал найти меня в Сочи. Правда, видок у него... – Сабрина поморщилась. – И врет наверняка. Только в своем колхозе появится, жена его за шкварник и на цепь, пока деньжата не выдоит. Да и рожа у него кирпича просит. Мне бы кого посолиднее... – Она мечтательно вздохнула. – Я в прошлом году в Ялте такого мэна окрутила. Неделю сношались, как кошки угорелые, а потом его вешалка с детьми нарисовалась, он и слинял. На набережной встретимся, он раз – и в сторону, а сам косится, косится... – Выставив грудь, Сабрина закинула руки на затылок и потянулась. – Ничего, выносливый был мужчина. Главное, при бабках и без затей. Шибко не ревновал, на подарки не жадный... Знаешь, со мной он за неделю килограммов семь сбросил. Так что секс – лучшая диета для мужиков!

Марина упорно молчала. Кажется, она была не права. Даже разговорчивая бабуся в попутчицах, несомненно, большее удовольствие, чем сексуально озабоченная красотка. Слава богу, осталось совсем немного до конечной станции, где их пути разбегутся в разные стороны. И Марина никогда не узнает, с кем провела лето Сабрина – продавщица цветочного магазина в Москве, которая страстно желала найти своего Генри Хиггинса[Генри Хиггинс – профессор-лингвист, герой пьесы Б. Шоу «Пигмалион», который выиграл пари, «вылепив» из простой цветочницы Элизы Дулитл светскую даму.], но в отличие от того, английского, при больших деньгах и связях.

Марина не числила себя пуританкой. Около пяти лет она встречалась с одним интересным и, несомненно, талантливым, но абсолютно беспомощным в окружавшей его жизни человеком. Постепенно все его проблемы плавно переместились на ее плечи. Временами Марина вытаскивала его из запоев, устраивала выставки его картин, выкраивала деньги, чтобы напечатать каталог к выставке его работ в Москве. А Федор, так звали художника, все ныл, ныл, что его не понимают, не ценят, обижают и вообще рубят под корень его выдающийся талант...

В итоге полтора года назад он неожиданно женился на пожилой сухопарой голландке, которая два сезона подряд проработала на раскопках Толбока – древнего кургана, с которым было связано много легенд и преданий. Они-то и стали причиной его с Мариной разрыва. Голландка увлекалась местными легендами, Федор удачно воплощал их в своих полотнах. Голландка восхищалась его талантом, Федор млел от счастья. Вполне закономерно, что пятидесятилетняя старая дева безумно в него влюбилась и прямолинейно заявила, что хотела бы изведать с ним радости брака. Марина узнала об этом только через два месяца, когда вернулась из длительной командировки в Бурятию, где она читала лекции в местном университете.

Ее удивило, что на этот раз Федор не встретил ее в аэропорту, хотя точно знал о времени ее прилета. Дома она обнаружила, что незадолго до ее возвращения он забрал свои вещи. Их было немного: полотенце, зубная щетка, бритва, спортивный костюм и кое-что по мелочи. Одним словом, тот самый джентльменский набор одинокого мужчины, который иногда остается ночевать у дамы своего сердца.

Марина позвонила ему и получила в ответ, наверное, то, что заслуживала.

– Ты никогда меня не понимала! – истерично кричал в трубку Федор. – Ты ставила мне палки в колеса! Мне нужен этот брак, и точка! Если меня не пускают в дверь, я должен залезть в окно!

– Это окно в Европу? – Марине удалось задать лишь один вопрос в тот момент, когда он прервался на секунду, чтобы набрать в легкие воздуха.

– Ты всегда язвишь, подкалываешь меня, – взвился Федор. – Все эти годы ты видела, что мне плохо, меня не ценят, гнобят по всякому поводу. Ты была озабочена только своей карьерой, а на мои неудачи тебе было наплевать. Мне давно об этом говорили, но, только встретив Патрицию, я понял, насколько эти люди правы. Ты была абсолютно ко мне равнодушна...

Федор продолжал что-то кричать в трубку, но Марина молча вернула ее на рычаг. Она была в шоке от услышанного. Чего-чего, а такой чудовищной лжи и жестоких обвинений она никак не ожидала. Позже она поняла, что агрессивный выпад Федора объяснялся элементарной трусостью. Он понимал, что совершил предательство, но, как все жалкие и слабые люди, постарался компенсировать свои душевные муки, причинив боль близкому человеку...

Некоторое время она сидела, уставившись в стену перед собой. В ее голове не укладывалось, как Федор мог так чудовищно обойтись с ней. Но более всего ее убило известие, что, оказывается, в его окружении нашлись «эти люди», которые сумели убедить Федора, что свои заботы она ставила превыше его забот.