Формула памяти

Здесь, в военном городке, шла своя, размеренная, четко отрегулированная жизнь: солдаты в новеньких, свежих, словно похрустывающих на морозе бушлатах попарно маршировали на плацу, сверкающий снег скрипел под их сапогами, дежурный с красной повязкой сосредоточенно пробежал куда-то, две крытые машины проехали к КПП, и на фоне этой отлаженной жизни их группа — маленькая кучка людей в затрапезных гражданских пальто и ношеных ватниках, со старенькими чемоданами и, наверно, еще отцовскими солдатскими сидорами — выглядела сиротливо и странно, казалась лишней, ненужной, случайно занесенной сюда бог знает каким ветром. Казалось, затеряйся они в пути, попади по ошибке в другую часть, и никто здесь не заметил бы этой потери.

Так, во всяком случае, представлялось Новикову.

Они остановились перед двухэтажным деревянным зданием штаба. Старший лейтенант скрылся в этом здании и долго не появлялся. Призывники перешучивались, толкали друг друга, у кого-то отняли шапку и теперь передавали ее от одного к другому за спинами, хохотали. «Как школьники, — думал Новиков, — в точности как школьники…»

Наконец на крыльце штаба появился высокий подполковник, а вместе с ним старший лейтенант и сержант. Старший лейтенант был тот самый, который сопровождал их группу, но теперь выражение лица его настолько изменилось, что в первое мгновение Новиков не узнал его. Как будто в штаб вошел один человек, а вышел совсем другой. На его лице уже не было больше того выражения значительности и многообещающей таинственности, которое он хранил всю долгую дорогу. Нет, теперь это было открытое, простецкое лицо совсем еще молодого человека, довольного тем, что он завершил, с честью выполнил возложенную на него нелегкую миссию. Он еще стоял перед их полустроем-полутолпой, но уже был далеко от своих недавних подопечных, они уже больше не занимали его — радость предстоящего возвращения домой была написана на его лице. Он оставлял их, а сам спешил отбыть обратно, в тот город, который и для Новикова еще так недавно был домом…

И это новое его лицо яснее даже, чем слова, произнесенные подполковником: «Поздравляю, товарищи, с прибытием в нашу часть!» — заставило Новикова почувствовать, что вот и обрывается последняя нить, еще соединявшая его с прежней жизнью, с тем городом, откуда он уехал, вот и обрывается последняя нить между независимым и уверенным в себе Новиковым, который впервые переступил порог военкомата, и тем новобранцем в потертом гражданском пальто, который сейчас в строю таких же, как и он, призывников внимательно слушал речь подполковника…

2

Новикова определили в учебную роту шоферов-электромехаников.

Почему шоферов? Почему электромехаников? Новиков не знал, не мог ответить.

Сюда же, в эту же роту, попали и все остальные его попутчики, вся их команда.

Впрочем, время от времени кто-нибудь из новичков, прибывших вместе с Новиковым, исчезал из казармы, расставался с ротой. Сначала ушел парень, который, как выяснилось, работал на «гражданке» поваром в ресторане, в том самом ресторане, куда и Новиков нередко забегал поужинать после редакционного дня. Затем какой-то старшина-сверхсрочник увел портного, потом кому-то понадобился музыкант, потом — «человек, умеющий чертить», и такой тоже нашелся среди них…

Новиков ждал, что вот-вот вспомнят и о нем, придут, позовут, прикажут…

Но о нем не вспоминали.

А пока он вместе со всеми в семь утра по команде дневальных срывался с койки. Для дневальных, истомившихся за долгую ночь от тишины, от полудремы, от противоборства со сном, для них та минута, когда они наконец могли прокричать «Па-а-адъем!», была долгожданной и, наверно, радостной — во всяком случае в эту команду они вкладывали всю силу своих легких, всю мощь своих голосов. Новиков же, срываясь с койки, был одержим лишь одной мыслью: успеть, успеть, не оказаться последним! «Последнего отсекаю!» — не менее радостно, чем дневальные, возвещал, стоя у выхода, старшина. И лишь когда, грохоча сапогами, натягивая на бегу прямо на нижнюю рубаху ватный бушлат, Новиков вместе со всеми проносился мимо старшины, он наконец мог вздохнуть с некоторым облегчением.

Но впереди его еще ждал утренний марш-бросок, и снова грозная опасность отстать нависала над ним, а дальше — умыться, почистить сапоги, пришить подворотничок, заправить койку — успеть, успеть, успеть! Казалось, только эта мысль и преследовала Новикова. Он уже не раз оказывался в числе отставших, неуспевших, опоздавших и хорошо знал, что это не сулит ничего приятного.

Но однажды посреди этой гонки он вдруг словно приостановился, огляделся и…

И решил, что, пока не поздно, надо действовать самому. Пойти поговорить с командиром батальона — вот что он должен сделать. Потом уже, прослужив некоторое время в армии, Новиков понял, насколько наивным и противоречащим уставному порядку было это его решение. Но тогда он вполне мог отправиться и к самому полковнику, командиру части, а если выбрал комбата, то лишь потому, что тот был самым высшим из доступных ему, то есть находящихся здесь же, в казарме, начальников.