Вчера я ходила к Яше Шнейдеру домой. Разговаривала о Вале. Она, оказывается, и не комсомолка. Но он принял всё близко к сердцу, обещал «поднять шум».
А сегодня Яша ходил к директору. Вернулся сникший, разговаривает — и глаза прячет. Говорит, что Валя подала заявление об уходе из школы и ей это разрешили.
— Но почему?
— У неё личные причины. Очень личные. И уважительные.
Я-то догадываюсь об этих причинах, но спросить у Яши не решилась. А может, и ему не сказали.
До чего все противно и как я ненавижу того «мистера»!
Какая-то полоса несчастий. Я всё ещё зареванная. Умерла Агния Ивановна. Сегодня хоронили. Народу было очень много. Я видела, как плакал Венедикт Петрович…
Побывал он тогда у неё или нет?
Был Павел Иннокентьевич Седых. У нас просидел недолго, ушел вместе с папой к дяде Вене. О чем они там говорили, не знаю, только папа изрядно расстроился. Топает по комнатам нахохленный и злой. Собирались ради воскресенья пойти с ним а геологический музей — теперь отнекивается.
Видимо, у Седых всерьез какие-то неприятности.
Весенние каникулы, а весной не пахнет.
Отца у Даниила сняли с работы и исключили из партии.
Уже вот сейчас, вечером, я узнала от папы, в чём дело. Павел Иннокентьевич работал начальником строительного участка. В тресте у них орудуют мошенники. Павел Иннокентьевич поднял бучу и выложил управляющему очень серьёзные претензии. Управляющий и его подручные, боясь разоблачений, подтасовали документы и всю вину свалили с больной головы на здоровую. Павла Иннокентьевича обвинили в разбазаривании средств, перерасходе материалов, ещё в каких-то смертных грехах — по существу, в жульничестве — и подали в суд. Идёт следствие, и дело Седых плохо: документы против него. Однако папа убеждён, что Павел Иннокентьевич не виноват. Он с дядей Веней отправился к какому-то адвокату — советоваться.