Формула власти. Первое условие

Дело шло к вечеру, ярко-оранжевое солнце скакало у неровной линии горизонта. Блики скользили по кривым мелкостекольчатым окнам, по фарфоровым горшкам с высохшей укропной рассадой пятилетней давности, по облупившемуся лаку темно-вишневого паркета. Юрген закрыл за родичами, новыми и старыми, дверь, устало привалился к ней всем телом и подавил мазохистское желание посильней боднуть головой косяк. Потом нашел в себе силы оглядеть прихожую. Странно. Невеста, только что маячившая за спиной, куда-то испарилась. Это, конечно, хорошо, просто замечательно, что Дарьянэ Ару не надоедлива и любит быть незаметной, но, как учили в тайной канцелярии, место дислокации врага лучше знать точно.

— Эй, жена! — крикнул Юрген на весь дом, чувствуя себя полным идиотом. Но по правилам обыскивать каждую комнату, соблюдая законы конспирации, было бы еще глупее.

Из дверного проема, ведущего в гостиную, осторожно высунулась кудрявая головка.

— Чего надо? — невежливо и с опаской осведомилась молодая супруга.

И действительно, чего? Этой детали Юра не просчитал. Так, зачем муж зовет жену? Нет, это он до ночи думать будет, а соображать надо быстро. Зачем папа обычно звал маму, находясь в прихожей? Ключи? Поцелуй на прощание? Ага, вот еще! К тому же, прощанием тут, к сожалению, не пахнет. О!..

— Воды мне принеси.

— Зачем?

Всеблагие Небеса, ну почему если сильфида не крокозябра, то она феерическая дура?!

— Попить!

— Сам возьми.

— Ты уже разулась, а я нет. Трудно, что ли?

Жена что-то неразборчиво буркнула и скрылась в комнатах. Юрген тихонько перевел дух, скинул ботинки и прошел в гостиную. Ничего обстановка, жить можно. Два дивана — старый и новый, столик, три облезлых кресла, на стене — живописная картина, изображающая небосвод. Под ногами пара вязаных половичков. Слева двери в кухню и столовую, справа кривоватая лестница наверх, в спальни. Из кухни вышла Дарьянэ, держа обеими руками высокий стакан, полный мутноватой жидкости. Где она такую набрала, в водосточной трубе?

Сильфида подошла к мужу на расстояние вытянутой руки и молча ткнула ему под нос свою ношу, избегая смотреть в глаза. Не больно-то и хотелось. Юрген взял стакан и машинально отпил, сразу половину. В горле у него действительно пересохло после пережитых потрясений. Внезапно Юре сильно захотелось спать, ноги подкосились. Последнее, что почувствовал юноша — шершавая поверхность половичка под собственной щекой…

* * *

Даша крадучись вошла в кабак. Идти было тяжело, ноги вязли в полу, словно в свежей смоле. Здесь людно и темно, все плывет перед глазами. Уже целую неделю (Месяц? Год?) Даша бегала от своего жуткого мужа по всем Холмам. Сколько изощренных ловушек ей пришлось миновать! Буквально на каждом углу несчастную девушку подстерегал ОН. Страшный, красноглазый, с потными когтистыми лапами… брр! Даша огляделась, стараясь разыскать свободный столик. Внезапно сзади кто-то схватил ее за руку. Даша обернулась и увидела мужа. Он навис над ней, притягивал к себе все ближе. Даша завизжала, но своего крика не услышала. Попыталась вырваться, но тело не слушалось. Она хотела дернуться, привлечь к себе внимание остальных посетителей кабака, они могут спасти ее. Но никто не оборачивался, чужой пьяный смех заглушал беззвучные рыдания. А муж опрокинул сильфиду на живот, не выпуская руки, и потащил, потащил прочь, навстречу неминуемому супружескому долгу…

Дарьянэ проснулась от собственных всхлипываний. Пара секунд потребовалась ей на то, чтобы понять: и муж, и кабак, и долгая бесконечная погоня были всего лишь страшным сном. Стоп, а почему она спит? Даша ведь собиралась этой ночью сбежать. Напоила проклятого мужа снотворным, случайно найденным на кухонных полках. Снотворное было старым, еще в порошке, сейчас оно продается только в каплях. Даша отчетливо помнила, как насыпает порошок в высокий стакан, заполняя больше половины, чтоб наверняка. Потом разбавляет водой и, с трудом растворив полученную кашу до мутноватой жидкости, несет «дорогому» супругу. Он выпивает, тут же падая на пол. Еще бы, такого порошка обычно надо от силы чайную ложку, а она — стакан… Только бы не помер. А потом?