В эту ночь в Редиме мало кто спал. Клима говорила такие слова, что даже ее ближайшие соратники диву давались. Впоследствии никто из очевидцев и участников событий не мог вспомнить, как это получилось, но когда речь подошла к концу, горожане ринулись убирать улицы. Таскали воду из колодцев, смывали с мостовых грязь и плесень, на столбах и деревьях вязали разноцветные ленточки. Повсюду зазвучали песни, горели огни трактиров, там пили за новую обду Принамкского края. Простая ночь в одночасье сделалась праздничной, в тусклый город словно вдохнули жизнь.
“Будет война!” – говорила Клима, и люди повторяли за ней. Без страха, с решительностью: будет война! Но теперь появилась надежда, теперь есть, за что воевать, после речей обды все вдруг стало просто и понятно: Принамкский край вскоре сделается един, а для этого надо не дать себя разобщить. Мы ведь одна страна, дети единой земли, и вот человек, который говорит это прямо, который машет рукой, как встарь, и зовет, зовет... Надо только взять и пойти следом. И будет война. А разве война уже не идет? Разве не уносит она каждый день множество жизней? Разве не загибается медленно, но верно, огромный народ, кровавой чертой разделенный на два лагеря? Так давайте той же кровью и смоем эту черту! Вот она, обда, она смоет все. Нужно только дать ей кровь, помочь, поддержать. Ради себя и будущего своих детей, ради мирной жизни повоевать еще совсем немножко, но под верными знаменами...
Да будет война!
- Ты чувствуешь это мистическое вдохновение, когда она говорит? – восхищенно спросил Гера у Теньки, когда столкнулся с ним на площади посреди всебщего гуляния. Гера полночи носился по улицам и ухитрялся руководить всеми, кого видел, помогать словом и делом, и уже настолько сроднился с местными жителями, что ему готовы были бесплатно наливать в каждом трактире, любой горожанин счел бы за честь принять его в гостях, а юные сударыни провожали статного красивого юношу восхищенными взглядами.
- Я чувствую, что Клима тут всем задаст, – буднично предрек Тенька.
- Всем? Горожанам Редима?
- Принамкскому краю.
- А, ты об этом, – улыбнулся Гера. Глаза у него были счастливые и смотрели исключительно в светлое будущее, минуя более прозаичное настоящее. – Клима – великий человек! Мы отобьем атаки Фирондо, соберем большую армию и объединим Принамкский край!
- Я в курсе, – фыркнул Тенька.
- Ты что, сомневаешься?
- Не-а. Но колдун местный – неуч и дилетант. Я с ним пообщался... Он даже естественные свойства ста сорока пяти основных веществ через пень-колоду знает. То-то здесь в окнах ледяные ставни такие мутные.
- А колдун здесь при чем? – взгляд Геры сделался недоумевающим, и потому – более осмысленным.
- При том, что нам как-то надо будет вскоре держать оборону. У Фирондо – целый Эдамор Карей. Да и помимо него мастеров хватает. А у нас колдуна нормального нет. Разве что из городских еще кто этим занимается, но вряд ли тоже есть большие успехи, иначе бы ставни были качественнее. Да и у нас в деревнях из колдунов только я и Миреня косая, но она вдобавок и дурища, каких поискать, даже ставни у нее текут.
- Как – нормального колдуна нет? А ты?
- Кто я против Эдамора Карея? Так, пушинка на ветру. Он меня на одну ладонь положит, другой прихлопнет... Вот не думал я, что придется с ним воевать! Интересненькая это штука – жизнь.
- Ты что, боишься его? – возмутился Гера. – У нас не только колдуны, у нас и армия будет не хуже, чем в Фирондо! Клима, вон, по всему городу мотается, чтобы ее в лицо знали. И меня теперь знают. Я подмечаю, договариваюсь. Все за нас! Люди, высшие силы, сама судьба! А ты панику развел.
- Я трезво оцениваю свои шансы, – пробурчал Тенька.
Светало, гасли фонари. Редкие блики света отражались от чистых мостовых. Небо наконец-то прояснилось, и вымытый послепраздничный Редим был подсвечен холодно-розовым, а на концах распустившихся за ночь прутиков инея проблескивала солнечная позолота.
Город спал. Сладко, безмятежно, так спят дети или усталые взрослые, только что скинувшие с плеч немалые тревоги. Не спали только в здании управы. В каминном зале тщательно вымыли пол, убрали шкуры и пустые бутылки, внесли массивный длинный стол, кресло и несколько скамеек. В настенных канделябрах догорали свечи. Новых не вставляли: окна выходили на восток, и в зале с каждой минутой становилось все светлее.