Формула власти

Ефиму казалось, что она словно бы не идет, а летит, не касаясь ногами земли. Майор вгляделся. Но женская фигура, на мгновение мелькнув под фонарем, скрылась за углом.

Мимикьянов набрал в легкие воздух, и медленно, надувая щеки, выдохнул его обратно. Нелегким выдался для него этот день в любимой Колосовке.

Постояв еще с минуту, он открыл дверь, ведущую в институтское здание.

По каменной слабоосвещенной лестнице он поднялся на пятый этаж и оказался у знакомой двери.

Он постоял около нее, но не стал стучаться, а подошел к узкой, металлической лестнице, какие бывают на кораблях. Лестница вела на крышу комендантской башни.

Крыша была плоской. Ее окружала невысокая кирпичная сренка с зубцами, как в настоящей крепости. Посередине башни возвышался большой каменный куб – вентиляционная шахта. Над ней на тонкой стальной мачте горели красные рубиновые сигнальные огни…

В Институтские времена над вентиляционной шахтой существовала специальная металлическая площадка. На ней размещалось антенное хозяйство отдела излучающих приборов. Туда вела еще одна корабельная лесенка из тонких металлических прутьев. Теперь она вела в пустоту.

Площадку и приборы демонтировали три года назад.

Ефим прошелся по крыше и приблизился к окружающим ее крепостным зубцам. Опершись о стенку рукой, он поднял лицо вверх.

Над ним висели бесчисленные, как зерна манной крупы звезды. Они казались совсем мелкими рядом с раздобревшей зеленоватой Луной. Чуть светился фиолетовым цветом западный горизонт, а внизу разбегались по немногочисленным поселковым улицам неяркие огни окон и фонарей Колосовки.

Ефим опустил взгляд вниз и заинтересовался тем, что увидел.

Прямо под башней горел на тонком столбе уличный фонарь. Он освещал стоящий рядом тяжелый джип, похожий сверху на огромного майского жука. Рядом с внедорожником стояли двое – мужчина и женщина. Они о чем-то беседовали.

Женщину он узнал сразу, сначала по светлому платью, хорошо различимому в фонарном свете, а, затем, и по гладкой прическе. У автомашины стояла Галя Стороженко.

Ефим вгляделся в мужчину. Конечно, он находился высоко над беседующими, даже сильный фонарь не заменял дневного света, и ракурс был не лучшим для наблюдения, но Ефим его узнал.

С Галей Стороженко беседовал совладелец и начальник службы безопасности акционерного общества «Флора» Виктор Михайлович Чечулин.

Насколько он мог судить, беседа между ним и Галиной Васильевна проходила вполне спокойно и даже дружественно. Мужчина несколько раз дотрагивался до Галиной руки, а та по-женски иллюстрировала какие-то свои слова движением ладоней перед его лицом. Разумеется, слов разобрать Ефим не мог, но дважды до него долетал хорошо ему знакомый Галин грудной смех.

«О чем это Галина Васильевна так мило беседует с человеком, который, по ее же словам, собирается ей жестоко мстить? – подумал он. – Или ей удалось доказать Чечулину, что она ни к случаю с Сабаталиным, ни к поджегу КАМАЗов никакого отношения не имеет? Или… Или вообще никто гражданке Стороженко мстить не собирался?»

Виктор Михайлович взял Галину руку и поднес к своим губам.

Галя руки не отняла. Попрощавшись, Виктор Михайлович погрузился в свой жукоподобный вездеход и укатил в темноту.

Галина Васильевна махнула ему на прощание ладошкой и, энергично, повернувшись, направилась куда-то вдоль бесконечной институтской стены.

«Ну вот, а еще говорят, в наших местах заключения плохо поставлена воспитательная работа! – отметил Ефим, имея в виду две судимости с отбытием наказания в колониях общего и строгого режима, имеющиеся у гражданина Чечулина. – Не всякий мужчина поцелует женщине руку на прощание.»

Майор почесал рукой начавший колоться подбородок, потом морщины на лбу и вернулся к вентиляционной шахте. Постояв в раздумье, он решил, что в ногах правды нет и сел прямо на крышу.

Опершись спиной о стенку вентиляционной шахты, Ефим сидел и вспоминал, как они, вот так же, опершись туловищами о теплые кирпичи, сидели на башне в конце мая с Володей Городовиковым. До оглашения приказа о ликвидации Института оставалось совсем немного – месяца полтора, но тогда они еще не знали об этом.

Была пятница. Обеденное время.

Перед друзьями на большом белом листе чертежной бумаги лежали Алины пирожки с мясом и луком, свежекопченая домашняя колбаса, порезанная тонкими кружочками, и стояла большая бутылка красного молдавского вина, принесенного коменданту в счет прошлых и будущих услуг цыганским бароном Василем Штирбу.

Внизу, затопленная солнечным светом, лежала Колосовка.

На бархатно-черных и нежно-зеленых огородных полотнищах копошились трудолюбивые жители. Ефим даже разглядел на задах желто-белого дома руководителей Института тонкую фигурку Инны Лилипуц, склонившуюся над щедрой землей своего участка.

Солнце было ярким и веселым, но еще не жарким. По синей воздушной эмали казалось, кто-то провел кистью, слегка окунутой в белую краску. Кисть оставила после себя просвечивающие волнообразные следы.

Над рыжими крышами одноэтажных домиков, дрожал, поднимаясь к небу легкий теплый воздух.