Формы реальности. Очерки теоретической антропологии

Шизоидное глубинное трансверсальное множество порывает с моделью книги, страницы, пляжа, то есть именно с той системой означающих, которая обеспечивает создание связного мифа и символизации. Трансверсальные линии ускользания создают связи, организованные в ризомы. Внешнее тут становится внутренним, имманентным, возможность однозначного нарратива исчезает. Взаимодействие частичных объектов в такой ризоме описывается Делёзом как разные модусы выражения одной и той же субстанции. Такого рода понимание взаимосвязей гетерогенного, различимого как разные степени интенсивности непосредственно восходит к Спинозе, одному из любимых Делёзом философов. Жан-Кристоф Годдар высказал предположение, что моделью коммуникации частичных предметов можно считать письмо Спинозы Баллингу[512]. Спиноза в этом письме размышляет над сообщением своего корреспондента о том, что, когда его сын был еще жив, ему «прислышались его стоны — такие же, какие он издавал во время своей болезни, и тогда, когда он умирал…»[513]. Эти стоны ретроспективно в глазах отца выступали как предзнаменование грядущей смерти ребенка.

Спиноза объясняет случившееся тем, что отец и сын в силу их близости и связывающей их любви как бы участвуют в одной сущности:

…отец настолько любит своего сына, что как бы составляет со своим возлюбленным детищем одно целое. Так как (согласно тому, что я доказал по другому поводу) в мышлении необходимо должна существовать идея тех состояний, в каких находится сущность сына, а также и идея того, что проистекает из этих состояний, и так как отец в силу того единства, которое он образует со своим сыном, является как бы частью упомянутого сына, то и душа отца необходимо должна участвовать в идеальной сущности (essentia idealis) сына и в состояниях, переживаемых этою сущностью, а также и во всем том, что из них проистекает…[514]

Это участие в сущности, объединяющей вещи, различающиеся только модусами и интенсивностями, участие в сущности как особый и высший тип познания Спиноза называл «третьим родом познания», а Делёз посвятил ему целый раздел в исследовании философии Спинозы:

Единственный объект первого рода познания — встречи между частями [тел] согласно их внешним детерминациям. Второй род восходит вплоть до композиции характерных связностей. Но только лишь третий род касается вечных сущностей…[515]

Первый род — это область частичных объектов, второй касается ризомы, связывающей их, а третий позволяет за спецификой вещей прозреть некое почти оккультное единство. Именно в этом третьем роде познания у Спинозы и в шизоанализе достигается окончательное снятие оппозиции субъекта и объекта, человека и другого, человека и мира:

…каждая сущность согласуется со всеми другими. Ибо все сущности вовлекаются в производство каждой [сущности]. Речь уже идет не о более или менее общем относительном соответствии между существующими модусами, но об, одновременно, выделенном [singulière] и абсолютном соответствии каждой сущности всем другим[516].

В этом утопическом проекте познания исчезает язык и система означающих. Означиваниие и символизация, основывавшиеся на различиях и зияниях, замещаются тотальной позитивностью производства модусов и интенсивностей. Познание тут совпадает с самим процессом жизни и приобретает всецело имманентный характер. Годдар замечает, что такой «порядок» — это «порядок производства, в котором производитель и продукт, продукт и процесс производства составляют одну и ту же реальность. Основной характеристикой такого порядка является то, что он совершенно не знает нехватки (manque) и незнаком «с отвратительным страхом недостачи». Единственная нехватка этого порядка — это отсутствие субъекта»[517]. Исчезновение субъекта позволяет значить без провалов, то есть так, как значит сама жизнь.

Революционная утопия Делёза и Гваттари пытается преодолеть все те тупики, с которыми сталкивались многочисленные попытки осмыслить место человека в мире и социуме. В каком-то смысле им удается преодолеть разрыв между внутренним, индивидуальным и социальным. Так психозы становятся формой разворачивания знаков, то есть своего рода формой письма, которое проецируется на социум и производит социальные порядки. В предложенной модели схвачены основные болевые точки современной антропологии культуры, но рецепт, который в ней предлагается, при всей его блистательной радикальности оставляет человека наедине с собственным существованием, из которого изъяты дистанция, позволявшая мыслить мир, Другой и поверхность, без которой невозможны символизация, приобретение знаний и их распространение. Нам предлагается пережить смысл, не отчуждая его в текст. Новый антропологический проект тут подступает к самой границе человеческого и вместе с тем устанавливает связь с той первичной слитностью, когда человек еще не был выделен из мира.