Форпост

Всякий раз, когда он поднимался на холм посмотреть, как идут работы, один вид железнодорожной насыпи вызывал в нем самые мрачные мысли. Этот песчаный вал то представлялся ему высунутым языком какого-то гигантского чудовища, которое притаилось в бору, где-то на западном краю горизонта, и вот-вот приползет сюда и пожрет все его добро. То он казался ему границей, которая отрежет родную его деревню от всего мира. Работы велись уже в пяти местах по обоим берегам реки; вытянутые, словно по линейке, поднимались холмы, похожие на курганы. Слимак заметил это сходство, и ему мерещилось, что готовая насыпь, точно огромный палец, показывает одну за другой четыре могилы...

Однако постепенно промежутки между холмами заполнялись, образуя длинный песчаный вал, прямой как стрела. В любое время дня насыпь напоминала о себе: в полдень она сверкала так, что резало глаза; ночью чуть светилась, как будто фосфором начертили линию на стене.

Овчаж тоже частенько поглядывал на это чудо, и ему оно казалось нарушением установленных на свете порядков.

- Слыханное ли это дело, - говорил хромой, - насыпать в поле столько песку да еще воду зажать. Вот поднимется Бялка в половодье, нипочем не поместится в той дыре, что ей оставили.

Только теперь Слимак заметил, что концы насыпи обрываются у самой воды по обеим сторонам реки. Но поскольку берега были укреплены каменными устоями, он не видел никакой опасности, по крайней мере для себя.

- Это правильно, - соглашался Овчаж. - По ту сторону вала вода может затопить поля, а нам она ничего не сделает.

Тем не менее мужик призадумался, заметив, что Хаммеры на своем берегу поспешили соорудить насыпи во всех низменных местах, словно опасаясь, что в случае наводнения вода устремится на их поля.

"Умные швабы! - думал мужик. - Не худо бы то же самое сделать и на нашем берегу".

И Слимак размечтался о том, как после сенокоса он отгородит валом свое поле от лугов Хаммера и укрепит плетнем подножие холма, на случай если его подмоет вода. Он даже подумал, что можно бы поставить плетень уже сейчас, когда у него столько досуга, но откладывал со дня на день, и, как всегда, кончилось дело одними намерениями.

Не мог он предвидеть, как страшно будет за это наказан.

Наступил июль, сенокос окончился, в полях дозревали хлеба, люди готовились к жатве. Слимак собрал сено и перетащил его к себе во двор, чтобы оно получше просохло; тот луг, который он прежде арендовал, немцы уже огородили частоколом. Лето стояло знойное, роились пчелы, засыхали нивы, больше обычного обмелела Бялка, а на железнодорожной насыпи трое рабочих умерло от солнечного удара. Старики опасались, что во время жатвы надолго зарядит дождь, и со дня на день ждали грозы с градом, тем более что кое-где в дальних деревнях град уже выпал.

И гроза разразилась.

В тот день утро было жаркое и душное; птицы запели и сразу умолкли, свиньи не стали есть и, томясь от зноя, попрятались в тени между строениями. Порывами дул ветер, то горячий и сухой, то прохладный и влажный; поминутно меняя направление, он со всех сторон сгонял густые слоистые облака - и те, что стлались вверху и, казалось, уплывали на запад, и те, что тянулись понизу на север.

Около десяти часов большую часть неба к северу от железнодорожной насыпи заволокли тяжелые тучи; они быстро меняли окраску, из серых стали свинцовыми, а кое-где совсем черными. Казалось, где-то наверху загорелась сажа и огромные хлопья ее летают над землей, не находя места, где бы осесть. Порой толщу туч раздирало в клочья, и тогда сквозь щели пробивались полосы неверного света, падавшие на печальные, потемневшие поля. Порой туча опускалась так низко, что в ней тонули верхушки деревьев дальнего леса. Но тут же под нее подкатывал теплый ветер и с такой яростью взметал ее вверх, что от убегающих облаков отрывались лоскуты и повисали над землей рваными лохмотьями.

Вдруг за костелом показалось рыжее облачко и быстро полетело вдоль железнодорожной насыпи. Западный ветер подул сильней, одновременно сбоку ударил южный; на насыпи, на дороге, на всех тропинках заклубилась густая пыль, а раскинувшиеся по небу тучи глухо зарокотали.

Заслышав отдаленный гул, рабочие побросали лопаты и тачки, спустились с насыпи и, выстроившись двумя длинными шеренгами, двинулись - одни к имению, другие к баракам в поле. Занятые на стройке колонисты и крестьяне, ссыпав песок с подвод, спешили разъехаться по домам. С полей гнали скот, женщины в огородах бросились прятаться под крыши, все кругом опустело.

Удары грома - один за другим - возвестили о нашествии новых полчищ; они уже захватили большую часть неба и постепенно закрывали солнце. Казалось, при виде черных, пронизанных молниями туч земля притаилась и в ужасе следит за бурей, как куропатка, когда над ней кружит ястреб. Кусты терна и можжевельника тихо шелестели, как будто предупреждая об опасности, взлетала потревоженная на дороге пыль и скрывалась в хлебах. Молодые колосья, шурша, жались друг к другу, вода в реке помутилась. Гудел дальний лес.