Форпост

Ранним февральским утром, глядя на проплывающие в иллюминаторе заснеженные поля, черные пятна лесов, куцые домишки подмосковных деревень под низким пасмурным небом, Серегин испытывал захватывающее чувство радости от возвращения домой и одновременно утраты блистающей, ухоженной и могучей Америки, чьи представители, его компаньоны, мирно похрапывали в соседних креслах. И соседство с ними, проходимцами, ставшими едва ли не родными братьями, с кем еще вчера он куролесил под сенью полосатого флага, вселяло оптимизм и даже уверенность в завтрашнем неясном дне.

Каким оно будет, это дно?

Кирьян Кизьяков. ХХ век. Пятидесятые годы

После месяца, проведенного у родителей, Кирьяна неудержимо потянуло в город, к Даше. Последнее время они проводили с ней все выходные, гуляли, ходили в кино, а перед его отъездом даже поцеловались в губы, хотя признаний в любви Кирьян не произнес, сколько их ни репетировал, – слова таяли на непослушном языке, не способном повернуться в скованном, как содой схваченном, рту.

А она смеялась его онемению будто понятливо, но и простодушно, не колко, и, твердо подхватив его под руку, нагнув голову, напористо вела за собой, в бесцельные походы по мокрым мартовским улицам, рассказывая о своем. А он, неожиданно воодушевляясь, повествовал о тайге, о деревне, фантазировал о бывших обитателях этого края – древнем народе с утраченной историей, пришедшем сюда из далеких земель.

В глубине себя он знал: Даша – то главное, что составит его будущую жизнь, и расстаться с ней он попросту не смеет, но что их ждет впереди? Они еще слишком молоды, чтобы строить семью, впереди армия, ревность к соперникам, способным появиться в его отсутствие, целая пропасть времени, и какие неожиданности кроются в ней?

Комендант общежития сообщил ему новость обескураживающую, но, впрочем, и закономерную: на днях Арсений попался с поличным на краже и на сей раз прочно угодил за решетку.

Вечером Кирьян встретился с Дашей, отдал ей гостинцы: домашнее варенье, вяленую рыбу, а также дорогущие духи, сунутые ему в рюкзак отцом, многозначительно при этом ему подмигнувшим.

Встретила она Кирьяна, как будто извелась его отсутствием: прижалась к нему всем телом, обцеловала пылко, отчего он раскраснелся, как от банного пара, едва преодолев пьянящую радостную оторопь. А вот об Арсении сказала равнодушно, поникнув на мгновение:

– Ничего тут нам не исправить… И хлебнем мы с ним еще, сердце подсказывает…

От этого «мы», несмотря на горесть ее тона, на Кирьяна вновь нахлынуло окрыляющее воодушевление.

Однако пусть и устоялась у его любимой неприязнь к шалапуту-братцу, навестить его Кирьян посчитал для себя необходимостью.

Свидание с неохотой, но дали.

Выглядел арестант ничуть не удрученным, прежнего гонора и хвастливости не утратил, нес какую-то околесицу о своих дальнейших ослепительных перспективах жизни с «правильными пацанами», но уже при прощании, внезапно посерьезнев, произнес безо всякой рисовки, по делу:

– Слышь, ты… Она очень хорошая девчонка, и если не сделаешь ее счастливой, оторву тебе голову.

– Беспокойся о себе, – ответил Кирьян ровно.

До осени он разрывался между Дашей и поездками в деревню, где надо было помочь родителям с огородом и с запасом сена в преддверии неукротимо наступающих холодов, после в общежитие вернулся посвежевший загорелый Федор, прошедший кутерьму тех же самых сельских забот, и закипела уже привычная учеба, проглатывая день за днем.

Не обошлось и без большой неприятности: в приеме в комсомол друзьям отказали. На общем собрании безапелляционно прозвучало:

– Нареканий по учебе не усматривается, но идеология чуждых строителям коммунизма принципов поповства тут, товарищи, налицо. Но если кандидаты осознали ложность пути, на который их подбили несознательные элементы, просим их заявить об этом немедленно и нелицеприятно…

Они промолчали.

– Тогда – увы! Вопрос закрыт, черта подведена, – высказался с трибуны молодой партийный функционер, обнаружив в себе признаки поэтического дара, отпахивающего переводным Шекспиром.

Критическая масса дураков порою опаснее критической массы урана, а хуже атеистического фанатизма – разве фанатизм религиозный. Атеисты утверждают, что Бога нет, но никаких доказательств тому предоставить не в состоянии. Для человека Веры доказательство – хотя бы окружающий его мир, чье самостийное сотворение – утопия. Впрочем, извечная пикировка этих сторон подобна спору двух лысых о расческе.

К этим умозаключениям они придут позже, а пока, бродя по улицам, оглушенные первым ударом судьбы, несправедливостью болтливых и жестоких комсомольских вожаков, гадостью доносительства и наветов, хладнокровным принуждением к измене, они удрученно молчали, не в силах оценить все с ними произошедшее. Итог подвел Кирьян, заметив немногословно и просто:

– Сгубил нас язык. Впредь – урок. А без комсомола этого чертова особо в жизни не развернешься. Но ничего, в армии примут. Скажем, болели, а после начальству не до нас было…

– Опять врать? – тоскливо вопросил Федя, пребывавший, словно в прострации.