Форсированным маршем (главы из книги)

Мы шагали без передышки весь день, позволяя себе только короткие остановки, и Кристина держалась и не жаловалась. В полдень майское солнце одарило нас приятным теплом и в то же время способствовало тому, что жар, исходящий от наших тел, полностью высушил нашу одежду. Когда стемнело, мы преодолели сорок пять километров в сторону северо-востока, отдаляясь, таким образом, от озера Байкал, и провели тем более спокойную ночь, что обнаружили крупный строевой лес.

На третий день после того, как мы ушли с берега озера, я решил, что мы достигли места, где должны свернуть на юг, чтобы выбрать направление, которое привело бы нас к границе Байкала (где-то в семидесяти пяти километрах справа от нас). Это были приблизительные расчеты, но я не думаю, что они так уж ошибочны, даже если невозможно было идти все время по дороге, точно параллельной берегу озера. Местность была холмистая и очень лесистая, и мы переходили по крутым тропинкам и склонам во впадины с крутыми скатами, где текли реки и ручьи, впадающие в озеро. Эти лощины почти все были обращены на юго-запад. Большинство рек можно было перейти вброд, хотя там было мощное течение, усиливаемое ледоходом. Колеменос шел впереди, проверяя перед собой длинным шестом.

Меня изумляло, как подросток выносил все это. Мы все опасались из-за ее хрупкости, и я предполагаю, что она знала об этом. В эти первые дни она ни разу не заставила нас замедлить ход. Даже тогда, когда мы были разбиты от усталости и хмуры, она оставалась веселой и радостной. Она относилась к нам как к компании старших братьев, но за исключением Смита. Между ними двумя установились отношения почти как между отцом и дочерью. Часто по вечерам на ночном дозоре она просила его рассказать ей про Америку, и не один раз я слышал, как Смит говорил ей, что когда все будет позади, она поедет с ним в Соединенные Штаты. Он ласково дразнил Кристину по поводу больших русских сапог, потом убеждал:

— Не расстраивайся, Кристина, в Америке я подарю тебе красивые платья и очаровательные туфли на высоких каблуках.

И Кристина смеялась от радости.

Она становилась нам все дороже, до такой степени, что каждый из нас легко отдал бы жизнь, чтобы спасти ее. По утрам она открывала глаза, смотрела на эту группу плохо одетых мужчин, окружавших ее, и говорила:

— Так чудно видеть всех вас здесь. С вами я чувствую себя в такой безопасности!

По дороге ей нравилось подстрекать Заро к паясничанию. Даже если он был уныл и невесел, ей всегда удавалось с помощью поддразниваний привести его в хорошее расположение духа. Ободряемый вниманием к нему, он переполнялся юмором. Иногда, глядя на них, мне с трудом верилось в то, что мы находимся в таком затруднительном положении, что мы — полуживы от голода и впереди у нас остается самая тяжелая часть пути. Сдержаннее всех в нашей группе был Маршинковас, литовец. Он мало говорил и обычно высказывал свое мнение только тогда, когда его спрашивали об этом. Кристина шла рядом с ним на протяжении многих километров, разговаривая тихо и серьезно, и мы становились свидетелями чуда, когда видели, как Маршинковас улыбался и даже хохотал во все горло.

Отныне в группе появилась еще и медсестра. Колеменос начал прихрамывать. У него болели пальцы ног. Кристина промыла их, оторвала от своей юбки полоски ткани и забинтовала ими места, где была содрана кожа. Когда открылась моя рана на ноге, она забинтовала и ее. Как только кто-нибудь получал порез или царапину, она приступала к делу. Когда повязки становились уже ненужными, она стирала их в ручейке, сушила и хранила до следующего применения.

На подходах к реке Баргузин, чуть выше озера, проблемы возникли у нее. Она отстала, и я увидел, что девушка хромает. Я попросил остальных остановиться и вернулся к ней.

— Мои сапоги немного причиняют мне боль, — сказала она.

Я снял их. У нее на подошвах ног и на пятках была содрана кожа из-за того, что лопнули волдыри. Кристина, наверняка, испытывала муки уже несколько часов. Эти сапоги были слишком большие и тяжелые для нее. Она утверждала, что все нормально, что она может идти дальше, на что мы все семеро резко возразили. Я перевязал ей ноги ее же повязками и уговорил отрезать длинные голенища сапог, чтобы проверить, легче ли ей будет ходить с меньшим весом на ногах. Войлок мы взяли с собой, чтобы потом подшить их в мокасины. Но спустя час она захромала еще сильнее, и мы решили смастерить ей обувь.

Итак, я принялся за работу и постарался приложить все свое умение, на которое был способен, чтобы сделать достойную обувь из материалов, которые имелись у меня. Остальные стояли вокруг меня и наблюдали за всеми стадиями кройки и шитья. Для большей прочности я сделал двойную подошву и внутреннюю подкладку из соболя. Все поздравили меня с этой работой, и Кристина от избытка чувств поцеловала меня в лоб.