Форсированным маршем (главы из книги)

Спустя два дня после смерти Маковски мы достигли крайнего предела нашей стойкости. Я думаю, что это был двенадцатый день после того, как мы покинули оазис. Мы шли теперь только по шесть часов, и по двое. При этом не старались выбрать себе товарища предпочтительнее. Подходил любой, кто находился ближе всех в момент выступления; брались за руки и шли вперед, поддерживая друг друга. Единственными живыми существами, кроме нас, здесь были змеи. Они лежали неподвижно. Впрочем, были видны только их головы, туловища прятались под песком. Я спрашивал себя: "Как они существуют?". По всей видимости, они нас не боялись, и мы нисколько не пытались надоедать им. Один раз видели крысу, но пустыня, казалось, была зоной обитания исключительно змей.

Вечером того двенадцатого дня я шел под руку с Заро, в то время как Смит и Палушович держались друг друга, а Колеменос шагал в компании с Маршинковасом. Посреди ночи мной овладело настойчивое желание снова отправиться в путь. Я знал, что если не случится чудо, то в ближайшие двадцать четыре часа мы не можем надеяться на спасение. Я сдерживал себя до тех пор, пока до рассвета не осталось примерно два часа. Маршинковас, Заро и американец проснулись. Я потряс Колеменоса и Палушовича. Обратился к ним хриплым голосом, так у меня болело пересохшее горло. Я встал. Никто не противился. Я пошел, и они отправились следом. Палушович вначале спотыкался немного, так как еще не до конца проснулся, и ноги у него онемели, но вскоре мы уже шли впереди по направлению к югу.

Было легко представить себе в эти предрассветные часы, что мы, может быть, идем в обратном направлении по дороге, которой шли накануне, но первые лучи восхода показали, что мы на правильном пути. Мы шли зигзагообразно, но когда жара вынудила нас остановиться, чтобы отдохнуть немного, мне показалось, что мы прошли в страданиях внушительное количество километров. Стоила ли польза от нашего зонта наших трудов по его сооружению? Однако мы воздвигали его, так как это вошло в привычку, связанную с нашим выживанием.

Страшно вспотевшие, с колотящимися сердцами, задыхаясь от горячего воздуха, широко раскрыв рты с распухшими и покрытыми пылью языками, мы провели три часа под этим слабым укрытием. Я натирал липким булыжником воспаленные десны, чтобы вызвать капельку слюны, которая позволила бы мне глотать. Я был очень плох и цеплялся за то малое, что оставалось от моей стойкости и мужества. Подняться на ноги стоило неимоверных усилий. Мы все были до крайности ослаблены и очень близки к смерти.

Все мои мечты были о прохладных прудах и журчащих ручьях. Вода, которая спасла нам жизнь, гнила, смешанная с грязью, на дне почти высохшего ручья. Мы чуть не прошли мимо нее: мы искали воду, а это была просто мутная влага. Мы увидели ее сверху. Сразу же все бросились туда ползком, чтобы высосать эту грязь и обмакнуть в неё руки. В течение нескольких минут мы были словно обезумевшие. Мы пережевывали ил, чтобы высосать влагу, затем выплевывали минеральные частицы.

Выход нашел американец. Он окунул в грязь уголок мешка. Подождал несколько минут, затем поднес ткань ко рту и высосал влагу. Мы последовали его примеру. Количество воды, добываемой таким образом, было ничтожным по сравнению с нашей неутолимой жаждой, длившейся тринадцать дней, но это было лучше, чем ничего, и это снова вселило в нас надежду. Впервые за те несколько дней мы снова начали разговаривать, строить планы. Решили идти по руслу этого ручья, учитывая, что если здесь есть влага, то дальше может быть и вода. Ручей сужался до тех пор, пока не превратился в простую трещину в почве. Мы нашли маленькие лужицы грязной воды. Погружая туда ладони, соединенные в виде чашил мы смогли пить, по-настоящему пить, чувствовать, как вода течет по нашему пересохшему горлу. Мы с удовольствием утолили жажду смесью воды, песка и грязи. Конечно, для нас же было лучше, что мы не могли пить её в большом количестве. После каждого глотка нужно было ждать несколько минут, чтобы маленькие впадины снова наполнились драгоценной жидкостью, которая просачивалась через грязь. Мои крошащиеся, окровавленные зубы обжигало от прикосновения воды. Я на мгновение удерживал воду во рту, прежде чем проглотить, полоскал в ней язык, ослабленные десны и зубы.

В течение двух часов, изможденные, мы лежали, растянувшись во весь рост, на берегу ручья. Затем мы снова пили. Ближе к вечеру Заро снял свои мокасины и уселся, погрузив ноги в грязь. Растянув свои потрескавшиеся губы в улыбке блаженства, он позвал нас последовать его примеру. Мы сели в круг. После всех этих знойных дней, когда мы бесконечно волочили наши бедные ноги по горячему песку, мы испытали удивительное облегчение. Через какое-то время я почувствовал, что ямка, в которую я погрузил ноги, начинает заполняться водой. Наслаждение, испытываемое мною, распространилось, как мне казалось, на все мое измученное тело в целом. Время от времени я поднимал ноги – только для того, чтобы насладиться моментом, когда я снова погружал их в жидкую грязь.