Форсированным маршем (главы из книги)

Прошло полчаса. Мы все трое ждали вокруг костра. Затем вдруг до нас донесся громкий крик. Это кричал Заро. Нам его не видно было, но мы увидели, как Колеменос и Палушович бросились в его сторону. Мы поднялись и тоже поспешили к ним.

В пятидесяти метрах от нас Заро поймал змею и держал ее, прижав своей палкой, воткнутой в нескольких сантиметрах от головы. Пот стекал с нашего друга градом, так трудно ему было удержать ее. Мы не могли определить размер рептилии, так как она, погруженная в песок, высовывалась из него всего на пятнадцать сантиметров. Сильно извиваясь, она медленно тащила палку в сторону ямы. Медлительные и неуклюжие из-за нашей слабости, мы мешали друг другу, пытаясь помочь Заро. Палушович воткнул свою палку сзади первой. Захватив кожаный ремешок, который носил на поясе, я завязал его узлом вокруг шеи змеи совсем рядом с ямой и потянул. Но слишком большая часть ее туловища была скрыта под песком. Мы не знали, что делать.

Колеменос решил за всех. Его топор обрушился на змею, она была почти обезглавлена, и мы смогли вытащить ее. Ее длина составляла примерно метр двадцать. Была она толщиной с запястье, с черной спиной, кремовым животом. Ближе к горлу кожа была почти белая.

– Вот ваша еда, ребята! – крикнул Заро, отдышавшись.

Тело змеи еще билось в судорогах, когда мы вернулись на берег ручья. Мы положили его на мой мешок, и я начал разделывать его под руководством Смита. Вначале это было нелегко. Смит говорил, что кожу можно снять как носок, но я не мог надёжно ухватиться за нее. В конце концов я надрезал кожу, что позволило мне, не без труда, снять оболочку с рептилии. Я никогда не видел змею с содранной кожей. Мясо было беловатое, но на солнце оно потемнело, пока мы ждали, когда камень дойдет до нужной температуры. Я разрезал змею по длине и выпотрошил.

Она еще дергалась рефлекторно, когда мы положили ее спиралью на камень. Жир стекал на пламя и приятно трещал. Мы обливались потом, устроившись вокруг огня. Мы не могли оторвать глаз от этой змеи. С помощью палок мы вытащили камень из огня, перевернули мясо и вновь начали жарить. Наконец, посчитав, что мясо готово, мы установили камень на песке, чтобы он немного остыл.

В довершение мы кинули мясо на мой мешок на некотором расстоянии от затухающего огня. Присели на корточках вокруг, но никто не торопился отрезать от него кусочек. Косо переглянулись.

– Я чертовски голоден, – бросил Колеменос.

Он протянул руку, и мы последовали его примеру. Беззубый Палушович попросил у меня нож. Мы поели. Вскоре от змеи остался только скелет. Мясо было плотное и питательное. Я боялся, что вкус его будет слишком резким, даже противным. Но мясо змеи оказалось почти пресным. Оно несколько напоминало вареную рыбу без приправ.

– Я мог бы подумать об этом раньше, – сказал Смит.

Мы попили еще грязной воды. Солнце начало клониться. Зная, что нам вскоре отправляться в путь, мы не могли примириться с тем, что нужно покинуть эту драгоценную полоску влаги, чтобы отважиться идти дальше посреди раскаленных солнцем незнакомых пространств, простирающихся перед нами. Валяясь там с желудком, который глухо урчал, борясь с этой неизвестной и варварской пищей, я страшно хотел курить. У нас еще оставалась газетная бумага, но запас табака исчерпался давным-давно.

Никто не пытался узнать, когда мы пойдем дальше, все говорили о других вещах. Впервые мы свободно обменивались мнениями о Кристине и Маковски. Почему смерть унесла их жизни, тогда как оставила нам силы для продолжения пути? Это был безответный вопрос, но это не мешало нам размышлять над ним. Мы вспоминали о них с грустью и нежностью. Я предполагаю, что это была дань уважения памяти двух ушедших от нас друзей. И это немного облегчало наше горе от их утраты.

Я начал внимательно рассматривать моих пятерых товарищей, чтобы попытаться оценить наши шансы на спасение. Мы все были очень плохи. Когда Колеменос снял свои мокасины, я увидел свежие раны на его ногах, где поверх лопнувших волдырей появились новые, и я знал, что состояние его было не самым худшим. Мы были так обезображены, что наши близкие с трудом узнали бы нас. Губы потрескались и распухли до такой степени, что стали уродливы. У нас были впалые щеки. Наши надбровные дуги нависали над глазами c воспаленными краями, казавшимися впавшими в глазницы. Наши зубы были изъедены цингой. Только Палушович не страдал от неприятностей с зубами, которые у всех расшатались. Колеменос уже вырвал два больных зуба у Маршинковаса, и ему предстояло применить свои элементарные знания по зубному делу на других членах группы еще несколько раз.