Форт Далангез

Сказав так, Афанасий Страбомыслов действительно умер. Умер, не потому что сердце его устало биться, позвоночник перестал поддерживать его тело в вертикальном положении, печень перестала очищать его кровь. Умер, не потому что слишком уж состарился. На седьмой день после памятного чтения газет, рано поутру Смерть явилась за ним и застала старого праведника в собственной постели.

Так Амаль Меретук осиротела во второй раз.

Однако предаваться горю возможности не представлялось. Надо же было кому-то заботиться об ангажементе, вести дела с банком, покупать корм для животных и организовывать ремонт поломанного инвентаря, выплачивать артистам гонорары. Да мало ли что ещё требовалось от хрупкой Амаль Меретук! Уважая Страбомыслова, я помнила о его последней воле, однако на поиски мужа времени не оставалось. Да и как найти мужа при нашей-то кочевой жизни? Тем не менее, претенденты на руку Амаль Меретук со временем сыскались.

* * *

Финишная черта истории Амаль Меретук переносит нас в Лондон. Это произошло в 1909 году, когда революция в России уже утихла. В те времена столицу Британского королевства наводнили изгои русской смуты. Вместе с бежавшими ранее бунтовщиками они составляли довольно многочисленное общество. Сколько их было, беглецов, объявленных на родине вне закона? Десятки, сотни тысяч? В те времена их можно было встретить во множестве в любой из европейских столиц. Людей, мужчин и женщин, избравших своей профессией борьбу с законной властью в России, тянуло ко всему русскому. Нравился им и русский цирк. Билеты охотно раскупали. Некоторые приходили на представления целями семьями или землячествами, писали мне благодарственные записки.

Я не слишком люблю Лондон за его приветливость к особому сорту русских. Лондонские русские — люди особого склада, именуемые профессиональными революционерами. Они, как правило, высокообразованные самоучки (университеты таких не терпят) и интеллигенты. Мой рассказ об одном из них.

Помню нашу тогдашнюю лондонскую афишу, в которой среди прочих preferences, предоставляемых цирком Афанасия Страбомыслова (русским цирком!) почтеннейшей публике, значилось знакомство последней с новейшими достижениями британских учёных. Таким достижением, к примеру, являлось и чтение мыслей вслух, и угадывание спрятанных по карманам предметов. Представление этих "научных достижений" являлось prerogativ Амаль Меретук лично. Соответственно, мой прекрасный портрет доминировал на цирковой афише, окруженный надписями готического стиля.

Помню, на представление по обыкновению явилось много русских. Я отличала их и по лицам, и по интонациям, даже если они использовали чистый лондонский диалект. Многие из наших соотечественников были самым неприличным образом пьяны, включая даже дам и девиц, которые, впрочем, явились с букетами цветов. Не все пришедшие выглядели опрятно. На лицах некоторых — таковые составляли большинство на галёрке — лежала печать нищеты. Возможно, не имея средств на хороший обед, они потратились на билет и букеты, а это обязывает цирк Афанасия Страбомыслова показать самый высокий класс. Все они с восхищением смотрели на акробатов, лошадей, учёных собак и голубей. Особый же их восторг вызвал медведь на велосипеде. "Это наши! Русский медведь!" — вопили они, забрасывая манеж букетами цветов.

Мой скромный выход встретили овацией.

Он сидел в первом ряду. Амаль Меретук приметила его по особой изысканной опрятности, отделяющей господ от простонародья: белая кипень сорочки меж лацканов сюртука, белая же розочка в петлице, шелковый цилиндр. Всё, включая гамаши, отличнейшего английского качества. Однако посадка золотого пенсне на русском носу выдавала в нём своего, русского.

Оставаясь равнодушным к акробатам, дрессированным животным и клоунаде, он с навязчивой пристальностью смотрел exclusive на меня. А выход Амаль Меретук перед каждым номером сопровождался бурей оваций. При этом и мой собственный аттракцион высоконаучной проницательности пользовался сокрушительным успехом.

В тот день, как обычно, я раскладывала карты одна к одной на покрытом бархатной скатертью столике.