Взволнованный и слегка обескураженный, Александр Николаевич Зубов отправился к дочери, по дороге пытаясь облечь предложение Салтыкова «о высочайшей милости» в наиболее пристойную для девичьих ушей форму. Однако после недолгих раздумий он решил, что достаточно будет просто сказать дочери о ее назначении в ближайшее окружение будущей императрицы – что было действительно в высшей степени «высочайшей милостью», а уж со всем остальным предоставить ей возможность разобраться самой. Главное – объяснить и подготовить дочь к новости о скоропостижном замужестве.
Именно этот момент немного волновал отца. «А ну как упрется… – размышлял про себя Александр Николаевич. – Кто их, баб, разберет, сегодня одно, завтра другое на уме…»
По привычке отец вошел в комнату дочери без стука.
Ольга сидела перед зеркальным трюмо и при помощи трех девок примеряла новый, увитый гирляндами из живых цветов парик.
На Оле были одни батистовые панталоны и поверх рубахи из того же материала корсет. Нещадно сдавив талию, корсет не столько прикрывал, сколько вздымал ее грудь, как две только что взбитые пуховые подушки. Остатки поглощенной корсетом рубахи, совершенно случайно зацепившись за соски, ничего не скрывали, а лишь подчеркивали мраморную белизну великолепного бюста.
Александр Николаевич аж крякнул от неожиданности и густо покраснел. На лбу его выступила испарина. Оторопев и закашлявшись, он смутился и, не нашедши ничего лучшего, как ошпаренный выскочил из комнаты. Немного отдышавшись и приведя себя в порядок, он, осторожно постучавшись, вновь вошел в комнату дочери. Ольга уже успела накинуть на плечи легкий пеньюар, от которого, впрочем, было довольно мало пользы, но приличия все же были соблюдены. Пряча глаза, Александр Николаевич без обиняков выложил дочери последние новости…
Однако реакция Ольги изумила и даже несколько озадачила его. Оля, как маленький ребенок, которому неожиданно нянька сунула в руку леденец, запрыгала от радости, узнав о высочайшем пожаловании в фрейлины. Но это еще можно было предвидеть. А вот когда дочь кинулась к отцу на шею, услышав о перспективе замужества, Александр Николаевич опешил и даже немного обиделся на дочь.
– Тебе что ж, в отцовском доме плохо, Ляленька?.. – неуверенно пытаясь высвободиться из объятий дочери, бурчал вспотевший Александр Николаевич.
– Да нет, что вы, тятенька! Просто послушанием своим, как примерная дочь, хотела вас порадовать, – надула и без того пухлые свои губки Оля. – А вам все не угодишь!
– Ну коли так, то и впрямь порадовала, – сразу пошел на попятную размякший отец.
– А кто жених-то, не томите, сказывайте, папенька! – все еще возбужденно прыгала вокруг него дочь.
– Камергер и тайный советник Александр Алексеевич Жеребцов…
Услыхав фамилию суженого, Оля на мгновение застыла, а потом вдруг расхохоталась, да так заливисто и заразительно, что Александр Николаевич, совершенно не понимая причину смеха, тоже захихикал вместе с дочерью. От смеха Оля повалилась на диван, две ее «пуховые подушки» колыхались от сотрясавшего девушку смеха. Александр Николаевич опять вспотел.
«Последняя рюмка все же была лишняя…» – Придя к такому умозаключению, Александр Николаевич, весь красный и несколько озадаченный реакцией дочери, поспешил побыстрее убраться восвояси. Но еще долго доносились до него с девичьей половины восклицания «Жеребцова!..» и взрывы заливистого хохота.