Форт Росс. Призраки Фортуны

К концу 1792 года настроение Екатерины постепенно стало приходить в норму. Напоминание о Потемкине уже не кидало ее в неудержимый спазм рыданий, а лишь отдавалось гулким эхом пустоты в окоченевшей, казалось, навек душе. Напоминание это могло прийти откуда угодно. То шведы опять чего замыслят совсем рядом, можно сказать, под окнами дворца Северной Семирамиды, то Порта заволнуется на более дальних, южных рубежах империи – а она опять все про «своего Гришеньку». Только с его смертью поняла Екатерина, кем он был для нее и для государства. С его уходом Екатерине стало казаться, что она осталась одна.

В какой-то мере так оно и было. Князь Платон Александрович, конечно, был ее «бесценным утешением», но сравнивать его с Потемкиным не пыталась даже сама Екатерина. Светлейший действительно был ей как супруг, как единственный и преданный друг, как мужчина, на руку которого она могла опереться в любую минуту. С ним она делила все радости и горести, что сопутствовали той непосильной ноше, тому кресту, который, как она сама говорила, «был возложен на нее самой судьбой». Все эти бесконечные войны, как правило, на двух фронтах, на Черном море и на Балтике, расширение пределов империи, закрепление и обустройство ее границ, все то, чем так успешно занимался «ее Гриц», – все это, как теперь поняла Екатерина, было совсем не «бабским делом». В постели-то замена нашлась быстро – это просто, а вот в управлении державой про замену ему она в свое время не подумала. Да ее, честно говоря, не так легко было бы и сыскать. Подражать Потемкину пытались многие, но вот чтобы заменить его, такое вряд ли скоро возможно. Людей такого масштаба, такого размаха даже русская земля рождает не часто. К такому запоздалому мнению пришли многие после смерти Светлейшего.

И вот уже как год Екатерина была одна…

Даже рождение очередной внучки, коих великая княгиня Мария Федоровна приносила с постоянством и частотой породистой макленбургской свиноматки, не доставило бабке прежней радости. Хотя последние роды пришлись тяжелые. Екатерина сама просидела более двух суток повивальной бабкой в ногах у роженицы, пытаясь облегчить ей страдания. И когда императрица говорила, что сохранила тогда невестке жизнь, она нисколько не преувеличивала. На некоторое время их отношения даже наладились, но ненадолго. Ибо великая княгиня, как и подобало примерной жене, во всем равнялась на своего мужа, а отношения Екатерины и Павла год от года только ухудшались.