Фортуна благоволит грешным

Конечно, мужчина, которого Мэгги называла своим отцом, им не являлся, он был мужем Маргарет Перри Кэтлетт, и Шарлотта видела его всего один раз в жизни – когда приезжала на свадьбу сестры. Мистер Кэтлетт был респектабельным торговцем, близких родственников не имел, и жена пережила его всего на несколько месяцев.

– Мистер Фрост, вы не можете идти в церковь в таком виде, – решила миссис Перри. – В этот раз вам придется остаться дома.

– Тогда вы можете позаботиться о Капитане, пока нас не будет! – воскликнула Мэгги.

Бенедикт с серьезнейшим видом ответил:

– Мисс Мэгги, ваша тетя уже попросила меня этим заняться.

Ложь, конечно же, но Шарлотта была рада ей, потому что Мэгги посмотрела на нее с сияющей улыбкой.

– Не забыл ли я… Кажется, я забыл попросить Баррет подготовить к сегодняшнему дню корзинки, – сказал викарий. – Мне нужно сделать несколько визитов.

– Но преподобный!.. – Мать Шарлотты отложила ложку. – Предполагается, что сегодня день отдыха. Все визиты могут подождать до завтра.

– Нет, не могут, – возразил викарий. – Я должен был взять с собой эти вещи еще вчера, но…

– Вместо этого ты потратил время на дознание. – Жена викария вздохнула. – Перри, у тебя всегда какие-нибудь дела.

– В самом деле, миссис Перри. – Ее супруг тоже вздохнул. – Увы, нет покоя ни для грешников, ни от них. А я настолько устал, что уже не знаю, к какой группе сам отношусь.

Днем Шарлотта с отцом обходили деревню, а Бенедикт тем временем остался в доме викария. С тех пор, как он утром отнес вниз Капитана, никто ничего от него не ожидал, что предоставляло ему некоторую свободу, но в то же время и расстраивало. У Мэгги была ее собака, Шарлотта играла роль добродетельной дочери викария; к тому же она помогала отцу нести кучу корзинок, собранных Баррет. Но чем же заняться ему, Бенедикту? Письмо Джорджетте он уже написал. И у него не было ничего такого, о чем стоило бы написать лорду Хьюго. А остальные знакомые, с которыми он переписывался, были не настолько близкими, чтобы без причины тратить на них дорогую бумагу.

В конце концов Бенедикт зашел в кухню и неплохо провел час в обществе кухарки и горничной Колин, помогавшей на кухне и иногда по дому. Он вызвался почистить овощи, но женщины не разрешили. «Не потому, мистер Фрост, что вы слепой, а потому что вы джентльмен и гость викария». Поэтому он просто сидел, наслаждался ароматами жаркого из дичи и сладких тушеных фруктов и слушал беззлобные споры женщин.

Судя по дыханию и тяжелой походке, кухарка была женщиной довольно крупной. И она требовала от более молодой Колин точного исполнения своих распоряжений. Когда же их разговор перешел от дискуссии о том, кто мог зарезать Нэнси Гофф, к куда более горячему спору о том, какого цвета должен быть соус, Бенедикт удалился.

Проходя через столовую и выходя в коридор первого этажа, он столкнулся с хозяйкой дома.

– Добрый день, миссис Перри. Отдыхаете от своих троянцев?

– Ай-ай, мистер Фрост. Троянцы – враги. Я ведь специалист по древним грекам.

– Над каким переводом вы сейчас работаете?

Миссис Перри довольно долго молчала, и Бенедикт уже подумал, что, возможно, оскорбил ее своим вопросом.

– Ох, никто никогда меня об этом не спрашивал, – сказала наконец пожилая женщина.

– Но лорд Хьюго наверняка спрашивает в своих письмах.

– Я имею в виду людей, с которыми живу. – Еще одна пауза. – Не хотите ли обследовать мой кабинет? Можете стучать тростью по полу сколько угодно, главное – не задеть мои бумаги.

«С ее стороны это приглашение – любезность», – подумал Бенедикт. Он взял трость из угла возле входной двери и вошел в кабинет. Едва уловимое эхо от нескольких ударов трости помогло ему составить общую картину. Он понял, что комната небольшая, а эхо приглушалось книжными полками, стоявшими вдоль стен, и бумагами. Кроме того, он определил на ощупь, что в кабинете стоял письменный стол, а рядом – два стула.

– Садитесь-садитесь, – сказала миссис Перри. Он так и сделал. – Вы спрашивали, над чем я работаю. Над «Одиссеей». Но это – скорее для развлечения. Ее уже переводили раньше, причем не один раз. Я и сама ее переводила в первые годы замужества, когда только учила греческий.

– О, я думал, вы знали его гораздо дольше, – заметил Бенедикт. Если не считать ее любви к языкам, Бенедикт ничего не знал об этой женщине, хотя и жил в ее доме уже несколько дней.

– Нет, я занялась греческим, когда Перри получил приход в Строфилде. Я решила, что это – мое призвание. Жена викария должна ведь чем-то заниматься, пока ее муж опекает свое стадо… – Миссис Перри вздохнула и зашуршала бумагами. – Мне нравится идея «Одиссеи». Семья разделена, но в конце снова соединяется.

– Эта история длилась годы, не так ли?

– Да, верно. Но полагаю, я ждала дольше, чем Пенелопа.

Снова воцарилось долгое молчание, но теперь оно казалось мягким, как шерстяная пряжа.

– Что ж, не буду отвлекать вас от работы, которая дает вам успокоение, – сказал наконец Бенедикт.

Но давала ли? Он не был в этом уверен.

* * *