Фосс

Сам Джадд тоже перепачкался в крови брыкающегося барана. После он подвесил неподвижное тело на дереве и выпотрошил, пока остальные лежали в траве и чувствовали, как пот застывает на коже, мирно болтали или думали о своем, жуя стебли сочных трав. Хотя люди делали вид, что не замечают мясника, они непроизвольно расположились вокруг него. Джадд стоял в центре лужайки, погружая руки в голубое нутро животного.

Наблюдая за происходящим издалека, Фосс вспомнил пикник у моря, на котором разговаривал с Лорой Тревельян, и как они вдвоем создали свой круг. Теперь он понял, что совершенство всегда имеет форму круга, причем замкнутого. Поэтому круг Джадда вызвал у него зависть. Слишком поздно, сказала Лора, или же это зашуршали на ветерке блестящие листья туземных деревьев. Вскоре окружающий мир утонул в жидкой зелени. Она тоже была одета в зелень. Зеленые тени почти скрывали ее лицо, и она шла среди мужчин, видимо, знакомых: так иные люди знакомы с другими с детства или же узнают друг друга инстинктивно. Только он был для нее мимолетным знакомым, на которого она взглянула лишь раз, поскольку так принято. Он заметил на ее зеленоватой плоти брызги крови того самого барана, она смеялась их шуткам, в то время как он по-прежнему выражал свои мысли на чужом языке, ведь даже немецкий не был для него родным.

Лора Тревельян прекрасно поняла, чего добивается Джадд: праздничная трапеза намечалась самая простая, без излишеств, мясо следовало есть руками, всем вместе, и тогда бы трапеза превратилось в акт восхваления.

По мере того как день подходил к концу и приготовления к пиршеству заканчивались, Фосс все сильнее мрачнел и злился.

Ночью, после того как зажгли костры и туша барана, которого съедят на Рождество, стала белым пятном на темном дереве, Джадд разогрел жир, швырнул на сковороду печень, приготовил и понес главе экспедиции.

— Вот кусочек славной печенки, сэр, поджарил специально для вас.

Фосс отказался:

— Благодарю, Джадд. Не могу — жара. Ужинать не буду.

Он действительно не мог есть: печень воняла.

Джадд отошел, и хотя сделал это как всегда уважительно, в глазах его блеснул недобрый огонек, а печенку он бросил собакам.

Оставшись наедине с собой, Фосс застонал. Принять смирение он не хотел и не мог, даже несмотря на то, что это было одним из условий, которое она поставила в письме, сохранившемся в его памяти до последней строчки. Некоторое время он сидел, обхватив голову руками. Он и в самом деле страдал.

Ночь выдалась тихая. Собаки почесывались и вздыхали, костры прогорели до углей, и тут раздался шорох травы и звук шагов: из темноты выплыло лицо Тернера.

«Зачем я вообще его взял?» — недоумевал Фосс.

— Поглядите-ка, сэр! — предложил Тернер.

— В чем дело? — спросил Фосс.

И тогда он увидел ручку сковороды.

— Ну и что? Какое мне дело?

— Это он! — хохотнул Тернер.

— Кто?

— Повар, наш мастер на все руки. Господь Всемогущий!

— Мне не интересно. Тернер, не валяй дурака! Иди спать.

— Не такой уж я и дурак! — Тернер ушел, хохоча.

Он был точно во хмелю: порой его проспиртованному организму никакой помощи извне и не требовалось.

Готовясь ко сну, Фосс продолжал гневаться на несчастного. Дело в Тернере, сказал он себе, хотя и знал, что все из-за Джадда.

Тернер это тоже знал, лежа в общей палатке. Кто-то уже храпел, а Джадд все ерзал на седле, которое использовал в качестве подушки.

— Послушай, Альберт, — окликнул Тернер. — Ты ведь не спишь, я слышу!

Тернер перевернулся на другой бок, и его тощее тело приблизилось вплотную к более крупному товарищу. Длинное лицо смотрело прямо на бывшего каторжника.

— Вспомни тот компас, что пропал в Джилдре и нашелся в твоей сумке!

Джадду не нужно было помнить — он и не забывал.

— Его туда подложил, знаешь ли, в лунную ночь один прусский джентльмен, который не виновен, потому что ходил во сне.

— Я в это не верю, — сказал Джадд.

— Я тоже, — продолжил Тернер. — Он был гол как лунный свет и костляв как Господь. Только глаза его меня не убедили.

— Раньше ты молчал, — заметил Джадд.

— Ждал случая, — ответил Тернер. — Сведения-то ценные.

— Я в это не верю, — отрезал Джадд. — Спи давай.

Тернер хохотнул и откатился.

Джадд лежал в том же положении до тех пор, пока не заломило кости, и под конец все же уснул.

Потом уже спали все, а если и просыпались, то вспоминали, что скоро Рождество, и засыпали еще крепче.

Около полуночи подняли шум дикие собаки, переполошили собак в лагере, и те завыли в ответ. Ночь выдалась темная, в небе виднелись желтые всполохи идущей стороной грозы. Подул ветерок, звери волновались все сильнее и отрывисто взвизгивали.

Фосс и сам встревожился, вскочил и принялся искать своих черных провожатых, свернувшихся как звери у погасшего костра. Судя по открытым глазам, они напряженно размышляли над чем-то очень важным. Если бы только Фоссу удалось проникнуть в их помыслы, ему было бы спокойнее.

Старик Дугалд резко отвернулся и выпалил:

— Я болеть, болеть!

И потер живот под обрывками своего несуразного фрака.

— Может, ты что-нибудь слышал, Дугалд? Это могли быть дикие собаки?

— Не собаки, — ответил Дугалд.