— Мне очень жаль, Рэнги. Мы продолжим, когда я улажу этот идиотский вопрос. — Он взял Баррабелла под локоть и отвел его в сторонку. — Брюс, дорогой мой, — сказал он, заставив свой голос звучать с теплотой, которой он на самом деле не чувствовал. — Аллейн рассказал мне о вашей трагедии. Я вам очень, очень сочувствую. Но я должен спросить вас вот о чем: вы не думаете, что, работая в одной труппе с Уильямом, вы будете очень несчастны? Я думаю, что так и будет. Я…
Баррабелл смертельно побледнел и уставился на Перегрина.
— Ах ты крыса, — сказал он, развернулся, схватил чемодан и ушел из театра.
— Фух! — выдохнул Перегрин. — Ладно, Рэнги. Продолжим прослушивание.
Глава 9. Конец
К утру понедельника в театре почти не осталось следов «Макбета». Блоки декораций, казавшиеся из зала монолитными, но на самом деле беззвучно вращавшиеся, чтобы показывать разную обстановку, разобрали и прислонили к стенам. Скелет сняли с виселицы и унесли в комнату для хранения реквизита, оставив на нем его неприглядные лохмотья. Каждый дюйм сцены тщательно вымыли, и теперь она пахла дезинфицирующим средством. В вестибюле старые афиши «Макбета» заменили на рекламу новой пьесы; из огромных рам в фойе вынули фотографии актеров. Фотографию Макбета в полный рост свернули и убрали в картонный футляр, который спустили в подвал. В книжном киоске убрали в коробки большую часть того, что стояло на витрине; программки рассовали по мусорным мешкам.
Раз, два, продано, подумал маленький Уинтер Моррис. Это была прекрасная постановка.
Гримерные стояли пустые и чисто вымытые — все, кроме гримерной главной звезды, которая оставалась запертой и нетронутой (если не считать визита полиции) с тех пор, как сэр Дугал Макдугал вышел из нее в последний раз. Его адвокаты уведомили театр о том, что пришлют людей, чтобы забрать его вещи. Табличку с его именем с двери сняли.
Первая репетиция новой пьесы была назначена на утро вторника. Актеры взяли выходной, чтобы справиться с отсроченным шоком. Нина в своей крохотной квартирке говорила себе, что пагубная сила «Макбета» теперь удовлетворена, и дала себе торжественное обещание не говорить о пьесе в театре. Она, разумеется, была очень расстроена, и ей страшно хотелось узнать, кто совершил убийство, но она по-прежнему придерживалась своих суеверий и была даже немного взволнована тем, что оказалась настолько права в своих заявлениях. У них не осталось никаких аргументов, торжествующе думала она.
Саймон Мортен позвонил Мэгги Мэннеринг и пригласил ее пообедать вместе в «Парике и Поросенке». Она согласилась и предложила ему зайти за ней пораньше, чтобы они могли поговорить наедине. Он пришел к полудню.
— Мэгги, — сказал он, взяв ее за руки, — я хотел спросить тебя вчера, но ты была такой отстраненной, дорогая. Я подумал, что, может быть… Я не знал, что ты думаешь, и я даже решил, что у тебя есть сомнения на мой счет. И я подумал, что лучше так или иначе это выяснить. И вот… я здесь.
Мэгги пристально посмотрела на него.
— Ты хочешь сказать, ты думал, будто я решу, что ты мог обезглавить Дугала? Ты об этом?
— Ну, я понимаю, что это глупо, но… да. Не смейся надо мной, Мэгги, пожалуйста. Я страшно измучился.
— Постараюсь не смеяться, — сказала она. — И уверена, что ты действительно измучился. Но почему? С чего бы мне думать, что ты это сделал? Какой у тебя мог быть для этого мотив?
— Ты даже не заметила?
— Чего я даже не заметила?
— Я ужасно ревнив, — тихо сказал он, сильно покраснев. — А ты так хорошо играла с ним сексуальность. Смотреть на тебя и слушать это… Я… Прости.
— А теперь послушай меня, Саймон, — энергично сказала Мэгги. — Мы оба будем играть в «Перчатке». По пьесе я буду тебя мучить, но мы не будем смешивать театр и реальную жизнь, иначе все пойдет не так. Зрители почувствуют, что в драматическую реальность вторгается иная, и им будет неловко. Разве не так?
— Да, я знаю, как ты относишься к маске, которую носит актер.
— Да, так и есть. И мы снимаем эту маску на свой страх и риск. Верно?
— Да.
— Дружба? — спросила она, протягивая руку.
— Ладно, дружба, — сказал он и протянул свою.
— А теперь мы можем пойти и невинно пообедать, — сказала Мэгги. — Пойдем. Впервые после того, как это случилось, я нервничаю. Поговорим о влюбленном Шекспире.
И они отправились в «Парик и Поросенок».
Ко всеобщему облегчению, Гастон удалился в свое жилище — предположительно, чтобы зализать свои никому не понятные раны. Вечером в понедельник он возобновил свои нападки на Скотленд-Ярд. Мистера Фокса позвали к телефону, переключенному на кабинет Аллейна.
— Алло? — сказал он.
— Прежде всего, — загрохотал несдержанный Гастон, — я сообщил, что желаю поговорить со старшим суперинтендантом Аллейном. Вы не похожи на старшего суперинтенданта.
— Это его кабинет, сэр, но я не старший суперинтендант. Он не может подойти к телефону и поручил мне говорить от его имени. В чем заключается ваша проблема, сэр?