Фотофиниш

— Будьте добры. Просто скажите, что это и правда была полиция, что они уже в пути и что линия опять отключилась.

— Хорошо.

— Очень хороший человек, — сказала Трой, когда он ушел. — Мы так и не закончили застилать постели. Теперь, наверное, это уже не имеет большого значения, но мы, по крайней мере, должны убрать свои рабочие принадлежности — как ты считаешь?

Ей удалось зайти за спину синьора Латтьенцо, и оттуда она скорчила мужу быструю гримасу.

— Полагаю, ты права, — послушно сказал Аллейн, и она направилась к двери. Синьор Латтьенцо, казалось, делает над собой усилие. Он выдавил из себя гораздо более бледную реплику, чем они привыкли от него слышать.

— Заправлять кровати? Рабочие принадлежности? — воскликнул он. — Я в недоумении. Передо мной величайшая художница нашего времени, с которой я больше всего на свете хотел познакомиться, и она говорит об уборке кроватей после убийства?

— Она ведет себя как британка, — сказал Аллейн. — Если бы тут были пули, она бы поработала и над ними. Не обращайте внимания.

— Это правда, — уверила Трой синьора Латтьенцо. — Это вместо истерики.

— Как скажете, — сказал синьор Латтьенцо и, спохватившись, схватил и смачно поцеловал руку Трой. Она бросила на Аллейна взгляд скромницы и удалилась.

Аллейн, и сам начавший чувствовать себя британцем, сказал, что рад приходу синьора Латтьенцо.

— Я кое о чем хотел вас спросить, — сказал он, — но со всеми этими тревогами и передвижениями по дому у меня так и не дошли до этого руки.

— Меня? Ну конечно! Все что угодно! Хотя я не думаю, что могу сообщить вам какие-то потрясающие новости, — сказал синьор Латтьенцо. Он сел в самое удобное кресло и, похоже, расслабился. — Ну вот, — сказал он, — я уже чувствую себя лучше, — и он достал портсигар.

— Речь о происхождении мадам Соммиты.

— Вот как?

— Она была вашей ученицей около трех лет до своего дебюта?

— Так и есть.

— Полагаю, вам было известно ее настоящее имя?

— Естественно. Пепитоне.

— Возможно, это вы помогли ей выбрать артистический псевдоним? Ведь Соммита практически означает «вершина»[63], так?

— Не я его выбрал. Мне этот псевдоним казался несколько экстравагантным. Она так не считала и настояла на своем. Можно сказать, что это было вполне оправданно.

— И правда можно. Но наверное, можно также сказать, что этот выбор был скорее вопросом точности, а не вкуса.

Синьор Латтьенцо тихонько захлопал в ладоши.

— Именно так и обстояло дело, — поаплодировал он.

— Маэстро, — сказал Аллейн, — я очень невежественен в этих вопросах, но я могу себе представить, что взаимоотношения между учителем и учеником бывают — или, по крайней мере, могут быть — очень близкими, очень интимными.

— Мой дорогой Аллейн, если вы намекаете…

— Нет, не намекаю. Даже не думал. Бывают близкие взаимоотношения, не окрашенные романтикой.

— Конечно. И позвольте заметить, что со стороны учителя было бы величайшей ошибкой позволить себе подобную привязанность к ученице. А кроме всего прочего, — с чувством прибавил он, — когда дама обладает темпераментом дикой кошки и аппетитом гиены, это было бы чистым безумием.

— Но все равно я предполагаю, что некая стерильная близость все же существует, не так ли?

Синьор Латтьенцо разразился довольно визгливым смехом.

— Стерильная близость, — повторил он. — Вы мастер подбирать mot juste, мой дорогой мистер Аллейн. Одно удовольствие проходить у вас допрос с пристрастием.

— Ну тогда скажите: слышали вы от нее что-нибудь о семейной вражде — о чем-то вроде вендетты между семейством Пепитоне и еще одним сицилийским кланом — Росси?

Синьор Латтьенцо не спеша достал сигарету и закурил. Он не смотрел на Аллейна.

— Я не интересуюсь подобными делами, — ответил он.

— Уверен, что нет; а она интересовалась?

— Можно сначала задать вам вопрос? Вы подозреваете, что это чудовищное преступление восходит к вражде между Пепитоне и Росси? Я думаю, что вы считаете именно так, иначе вы не поднимали бы эту тему.

— Что касается этого, — сказал Аллейн, — то тут вопрос лишь в том, чтобы приложить все усилия и не упустить никакие детали, пусть даже маловероятные. Мне сказали, что сама мадам Соммита боялась некоей угрожающей ей опасности и что она подозревала Филина в том, что он — агент или даже член семьи Росси. Мне незачем говорить вам, что Филин — это Марко. Мистер Реес наверняка уже сообщил вам об этом.

— Да. Но… вы думаете…

— Нет. У него очень надежное алиби.

— А!

— Я подумал, может быть, она доверила свои страхи вам?

— Вы, конечно, знаете о традиции omertà. Ее без зазрения совести, хоть и ошибочно, изображают в популярных книгах о мафиозных структурах. Я ожидал, что ей известно о предполагаемых связях ее отца с мафиозными элементами, хотя ее и постарались удалить из этой среды. Я удивлен, что она говорила о семействе Росси. Но не с добрым Монти, я уверен.

— Ничего конкретного. Но похоже, даже в общении с ним она то и дело упоминала, пусть и весьма туманно, о зловещих намерениях, стоящих за деятельностью Филина.

— Но помимо этого…

Синьор Латтьенцо внезапно умолк и очень пристально посмотрел на Аллейна.