Читаем Фотограф полностью

Со всеми так было. Я назначал встречу, фотографировал их, обрабатывал снимок в Фотошоп и потом забывал их лица и имена. Со временем я даже вошел во вкус. Мне нравилось фотографировать людей, обрабатывать их портреты, наделять их испорченные говниной души светом и теплом. Но Он забыл предупредить меня об одном. Когда-нибудь я должен был столкнуться с такой душой, менять которую не захочу. Именно после нее я стал вести дневник, в который переносил часть их истории и присваивал им порядковый номер. Номер был удобнее, чем имя. Обезличенный и в то же время уникальный. Эта душа получила цифру «пять» и стала в моем списке пятой.


– Долго мне стоять? – буркнула она, скосив черный глаз в мою сторону. Я поднял бровь, посмотрел на неё, как на говно, но она не смутилась. Наоборот, в черном зеркале её глаза я увидел вызов. Пришлось улыбнуться, чтобы она смутилась. Мою улыбку не вынесет даже Дьявол. Даже Он начинал злиться, когда я так улыбался. Расплатой был очередной лёд и очередная боль. Но эта боль, по крайней мере, напоминала мне о том, кто я есть. Меняться я не собирался. Не по Его прихоти уж точно.

– Если ты будешь хотя бы моргать или мычать, это значительно ускорит процесс, – ответил я, включая фотоаппарат. Пятая улыбнулась, но улыбка тут же исчезла с её лица. Да, актриса из нее хорошая. Но я умею возвращать таких с небес на землю. Словом. И не только. – То, что я согласился сделать тебе несколько фотографий, не говорит о том, что я твой личный раб, которого ты в любой момент можешь выебать подсвечником и бросить на потеху львам. И я могу в любой момент развернуться и уйти.

– Ох, прости. Не думала, что фотографы такие нежные, – фыркнула она, возвращаясь к столику с зеркалом, на котором стояли сотни различных баночек, кремов, тюбиков и прочей ерунды, если женщине вдруг приспичит выглядеть красиво. То, что их лица после нанесения всего этого превращались в застывшую маску смерти, их не волновало. Главное, чтобы красиво.

– Я не фотограф. Это раз. Я художник. Это два. И ты не заплатила мне ни одного сраного пенса, чтобы я стоял тут и выслушивал всякое. Это три, – нахмурился я. Прошел уже час, а я до сих пор не сделал фотографию. Фотоаппарат уже не колол меня льдом. Он натурально жег ладони сраным ледяным пламенем, потому что проголодался. Моя вина. Прошедшая неделя была дикой. Я бухал, жрал пиццу и безжалостно проебывал свой гонорар, полученный за съемку одного забавного мужичка, который отличался тем, что любил дрочить в свадебную туфельку своей жены. Когда он понял, что сказал лишнее, сумма гонорара приятно увеличилась, а я не стал от этого отказываться. Как итог, фотоаппарат больше недели лежал без дела и истосковался по свежим душам. Абы какую он тоже не хотел, и боль не уменьшилась, когда я нашел ему парочку анорексичек. Поэтому я здесь и выслушиваю бред от пафосной тупой бабы. Такая душа заткнет фотоаппарату глотку минимум недели на две. Только вот обрабатывать её фото мне уже не хотелось. От слова совсем.

– Если ты таким образом решил слиться, то хорошенько подумай, – угрожающе сказала она, переварив мои слова. – Ради этой фотосессии я отпустила клиентов на час раньше. Я потратила тьму косметики, которая стоит дороже, чем твой засранный прикид. И я терплю твою злобную ухмылочку уже на протяжении часа. Один звонок, дорогой, и тебя отхуярит парочка отмороженных панков, а я самолично засуну эту камеру тебе в очко.

– Контролируй дыхание, – хмыкнул я, заставив её поперхнуться.

– Что?

– Дыхание, говорю, контролируй, – повторил я, закуривая сигарету и усаживаясь на кожаный диван. Такой же стоял в порно, на кастинге с фальшивыми агентами. Она побуравила меня злым взглядом, а потом нехотя улыбнулась. Пусть и натужно, но я понял, что улыбка искренняя. – У тебя голос дрожит и вся твоя злоба похожа на кота, обоссавшего хозяйский ботинок. Вроде он понимает, что хозяин будет это долго помнить, но вот пизды он получит один хер.

– Тебя не запугать, но поверь, боль я могу причинить сильнее, чем обоссанный хозяйский ботинок, – ответила она, поворачиваясь ко мне. – Так. Пара-тройка советов перед съемкой. Меня не лапать. Я сама знаю, как мне выгодно встать. С левой стороны не снимай. Правая лучше. И да, свои «щелчок-смена позы» можешь не повторять. Не первый раз фотографируюсь.

– Пара советов перед съемкой. Будь собой. На остальное мне похуй, – пожал я плечами. – Увижу фальшь, уйду. И похуй, кого ты там на меня натравишь.

– Отлично. Значит, мы поняли друг друга. Приступим, – кивнула она. Фотосессия началась.


Позировать она умела, но делала это шаблонно. Позы, подсмотренные в модных журналах, были бездушными, и я не раз порывался послать все и уйти, но сожженные льдом руки напоминали о том, что хотя бы один искренний портрет я должен сделать. Поэтому приходилось скрипеть зубами, сдерживать желание отвесить Пятой пинка под выпяченный зад и жать на кнопку спуска затвора, как ополоумевший пулеметчик лупит пальцем по гашетке.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адриан Моул и оружие массового поражения
Адриан Моул и оружие массового поражения

Адриан Моул возвращается! Фаны знаменитого недотепы по всему миру ликуют – Сью Таунсенд решилась-таки написать еще одну книгу "Дневников Адриана Моула".Адриану уже 34, он вполне взрослый и солидный человек, отец двух детей и владелец пентхауса в модном районе на берегу канала. Но жизнь его по-прежнему полна невыносимых мук. Новенький пентхаус не радует, поскольку в карманах Адриана зияет огромная брешь, пробитая кредитом. За дверью квартиры подкарауливает семейство лебедей с явным намерением откусить Адриану руку. А по городу рыскает кошмарное создание по имени Маргаритка с одной-единственной целью – надеть на палец Адриана обручальное кольцо. Не радует Адриана и общественная жизнь. Его кумир Тони Блэр на пару с приятелем Бушем развязал войну в Ираке, а Адриан так хотел понежиться на ласковом ближневосточном солнышке. Адриан и в новой книге – все тот же романтик, тоскующий по лучшему, совершенному миру, а Сью Таунсенд остается самым душевным и ироничным писателем в современной английской литературе. Можно с абсолютной уверенностью говорить, что Адриан Моул – самый успешный комический герой последней четверти века, и что самое поразительное – свой пьедестал он не собирается никому уступать.

Сьюзан Таунсенд , Сью Таунсенд

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее / Современная проза
Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее
Антон Райзер
Антон Райзер

Карл Филипп Мориц (1756–1793) – один из ключевых авторов немецкого Просвещения, зачинатель психологии как точной науки. «Он словно младший брат мой,» – с любовью писал о нем Гёте, взгляды которого на природу творчества подверглись существенному влиянию со стороны его младшего современника. «Антон Райзер» (закончен в 1790 году) – первый психологический роман в европейской литературе, несомненно, принадлежит к ее золотому фонду. Вымышленный герой повествования по сути – лишь маска автора, с редкой проницательностью описавшего экзистенциальные муки собственного взросления и поиски своего места во враждебном и равнодушном мире.Изданием этой книги восполняется досадный пробел, существовавший в представлении русского читателя о классической немецкой литературе XVIII века.

Карл Филипп Мориц

Проза / Классическая проза / Классическая проза XVII-XVIII веков / Европейская старинная литература / Древние книги