Фотограф

– Да. Поэтому ты звал Меня. Ты хочешь, чтобы Я забрал боль, которая сводит тебя с ума и превращает в мерзкое животное.

– Да. Хочу.

– Я не смогу забрать эту боль, – Он слабо улыбнулся, снова наслаждаясь моим удивлением. – Это не только твоя боль, но её боль тоже. Я не могу забрать эту боль. Но могу её уменьшить. Хочешь этого?

– Да.

– Что Я получу взамен?

– Все, что пожелаешь, – выдохнул я и, бережно взяв фотографию, прижал её к своей груди. Но Он лениво рассмеялся и встал с кресла, после чего подошел ко мне почти вплотную. Лица я так и не увидел. Вместо него только черное нечто, от которого сквозило морозом.

– Ты и так Мой, – прошептал Он и вытянул серую руку, указывая на диван. Проследив за ней, я кубарем скатился с дивана и не веря своим глазам уставился на свое же тело, лежащее на диване в странной позе. Серое лицо, стеклянные глаза, блевотина, застывшая в углу губ и стекшая на плечо. Все было холодным. Все покрылось ебаным льдом. Я был вне его, как какой-то сраный призрак. Он явно наслаждался произведенным эффектом. Холодное и обжигающее снова легло мне на плечо, и Он снова заговорил: – Да, мой омерзительный человечек. Ты захлебнулся блевотиной. Но искра жизни еще теплится в твоем изувеченном алкоголем теле. Мне достаточно просто подождать, пока ты полностью не перейдешь в Мою власть. Ты сказал, что Я получу все, что пожелаю? И у Меня есть для тебя работенка. Непыльная, хорошо оплачиваемая, она позволит стать тебе тем, кем ты никогда не был, и позволит немного уменьшить боль. Её боль…

– И что надо делать? – спросил я, поежившись и отводя взгляд от тела на диване. Он щелкнул пальцами, и на журнальном столике, рядом с банкой пива, появился черный фотоаппарат, «Никон»[3]. Последней модели. Стоил он прилично, насколько я знал. Как и светосильный телеобъектив с золотым кольцом[4], лежащий рядом с камерой.

– Ты будешь фотографировать людей, – мягко ответил Он, но в этой фразе льда было столько, что казалось, замерз даже воздух. – Будешь обрабатывать их портреты. И будешь менять их жизни.

– Кто я такой, чтобы судить каких-то сраных незнакомцев? – спросил я, беря трясущимися пальцами сигарету из пачки и чиркая зажигалкой. – Мне вообще на них насрать, если честно.

– Верю. Но от тебя зависит, будут ли они страдать там, где сейчас страдает она.

Я бросил взгляд на фотографию и снова поежился от того льда, которым были пропитаны его слова.

– Или же их жизни изменятся.

– А если я откажусь? – тихо спросил я. Он кивнул, словно ожидал этого вопроса, и, почти прильнув к моему уху, прошептал:

– Она будет страдать еще сильнее. И ты будешь чувствовать её боль. Каждый обработанный портрет уменьшит эту боль. И каждая строптивая выходка увеличит её.

Мое тело вдруг пронзила другая боль, аналогов которой нет на свете. Казалось, мою душу рвали на части раскаленными добела щипцами. Раз за разом терзали оголенные нервы, а ледяные иглы проникали в мозг, заставляли ныть зубы и каждый ебаный волосок на моем теле. Внезапная злоба захлестнула мой разум. Я понял, что Он мне показывает. Это её боль. И она страдает так же, как и я.

– Я согласен, – хрипло прокаркал я и с упоением ощутил, как боль постепенно сходит на нет. Она осталась, но стала какой-то тупой и зудящей. Но, по крайней мере, она не сводила с ума и не вызывала страшные мысли.

– Отрадно слышать, – скупо бросил Он, возвращаясь к креслу. – Камера твоя, Адриан. Ты делаешь фотографию и обрабатываешь её. Все просто.

– Не все просто. В чем подвох? Всегда есть ебаный подвох, – истерично рассмеялся я. – Я на голливудских фильмах воспитан. Везде есть подвох. Уж Тебе ли не знать об этом.

– От твоей обработки фотографии будет зависеть дальнейшая жизнь человека. Кому-то достанется жизнь лучше той, которая была. А кому-то хуже. Тебе решать. Он, – серый палец уставился на фотоаппарат, – поможет тебе увидеть не просто человека, а его душу. Со всеми шрамами и грехами. Очистить её или нет, теперь будет зависеть от тебя.

– А она? – мой взгляд упал на фотографию.

– Она не будет страдать, пока ты делаешь свою работу. Обещаю, – кивнул Он. Я поверил Ему. У меня просто не было выбора. Была лишь его иллюзия.

– Зачем Тебе это? – спросил я, беря фотоаппарат в руки. Он кольнул мои пальцы ледяной злобой и идеально лег в ладонь. – Какое-то странное удовольствие?

– Всему свое время, Адриан, – Он поднялся и повернулся к окну. Я безумно хотел заглянуть в Его лицо, освещаемое солнцем, увидеть его глаза, но не мог сделать даже шага. – Всегда будут вопросы. Будут и ответы. Всему свое время. А теперь… за работу!

Все началось с того момента, когда Он дал мне этот фотоаппарат. Эту черную, дьявольскую машинку, снимающую не портреты людей, а их души. И я мог менять эти души, двигая ползунки в Photoshop[5]. Мог добавить больше света, а мог увести душу в вечную тьму. Но я не знал, зачем Ему все это? Почему я? И какой во всем этом смысл? Оставалось надеяться, что я найду ответы на эти вопросы. А пока Он прав. Пора работать. Ведь теперь я ебаный фотограф…

Глава вторая. Кто был первым?