Фотограф. Тяга к прекрасному

– Но, к сожалению, её нет… – Агент выпрямился во весь свой рост, выпятил живот, становясь похожим на добряка немца из пивной. Не хватало только тирольской шляпы. – Я вас прошу… как мужчина мужчину. Простим девочке эту маленькую оплошность. – Хохотнул. – С меня бутылочка бренди. А? Что скажете? Бренди замечательный!

– Охотно простим, – согласился Давид. – Только не за мой счёт.

– Хм… – добряк помрачнел. – Вам придётся отдать ключи и освободить Браун Хаус. Сегодня приезжает Войцеховский.

Давид подошел к агенту вплотную, заглянул в глаза, желая понять, с кем имеет дело. Ответил, сдерживая гнев:

– Мне порядком надоели эти препирательства… Повторю ещё раз: я забронировал этот дом, перевёл деньги и проведу в нём положенный срок. Ни часом меньше!

– Мы не получили ваших денег.

– Невозможно. Я перевёл их два дня назад. Лично.

– И тем не менее…

– Позвоните в банк, – оборвал Давид. Он занервничал. – Разберитесь.

– Я уже звонил. Денег нет.

Давид отступил на шаг, ровно настолько, чтобы хук попал агенту в челюсть.

– Я вам не верю. Вчера на меня бросалась девица, сегодня вы… Думаю вы пытаетесь исправить свою ошибку, и делаете это очень грубо. Хамски. Воспитанные люди так не поступают.

Агент вернулся к двери, ответил с надменным выражением на лице: – В следующий раз я приду с полицией! – пригрозил он.

– Весьма любезно с вашей стороны.

Машина агента отъехала, подняв колёсами облако пыли. Чтобы успокоиться, Давид позвонил в банк, представился. Его заверили, что деньги были переведены и мадам Ильзе Озолс их получила. Получила в тот же день и обналичила.

"Иначе и быть не могло!" – подумал Давид. Проговорил вслух: – Иначе и быть не могло! Какая наглость!

Инцидент можно было считать исчерпанным, однако успокоиться не удавалось. Давид опустился в кресло, открыл книгу, попытался сосредоточиться. Строчки прыгали перед глазами, как испуганные зайцы. Тогда он убрал книгу и подумал, что перепалка крепко взвинтила ему нервы. А это никуда не годится.

***

Собираясь на охоту, зверобой должен быть готов, что это занятие потребует от него многих физических и душевных сил. Только отчасти охоту можно считать приятным времяпровождением. В большей своей части состязание человека и зверя – это изнурительный труд. Стоит напоминать себе об этом время от времени.

***

Он закрыл глаза и сомкнул пальцы рук. Сердце колотилось, и кровь яростно пульсировала в висках. Он представил себе, как заманивает росомаху (агента Давид однозначно определил, как росомаху – зверя наглого и самоуверенного) заманивает в сарай, сбивает с ног нежданной подсечкой, и, усевшись на грудь и придавив руки коленями к земле, разбивает агенту голову. Удар за ударом крошит череп углом табуретки.

Фантазия удалась настолько яркой и достоверной в деталях, что разрядка получилась полнейшей. Вспышка, всплеск, а затем тишина. Блаженная тишина.

Сердцебиение утихло, навалилась дремота, приятная слабость в мышцах – невозможно даже пошевелиться. Засыпая, он подумал, что слабое место росомахи – её любопытство. Чрезмерное любопытство делает её уязвимой.

Ужинал дома. Порезал крупными дольками два помидора, мелко покрошил огурец. Листья салата порвал руками. Какой-то спец из телевизора так посоветовал, обещал, что будет вкуснее… Разницы во вкусе не заметил, но было приятно касаться пищи руками. Невольно вспомнил индусов: разноцветные пряности и высокие горы риса. Полукольцами порезал лук. Перемешал овощи и окропил их уксусом. Майонеза добавлять не стал – свиные отбивные получились жирноваты, а день уже клонился к вечеру. Нет, диеты Давид не соблюдал, скорее, прислушивался к голосу разума. Обильная жирная пища вечером испортила бы сон. А это, в свою очередь, следующее утро.

Когда мыл посуду заглянул в зеркало – оно висело около раковины. Увидел ничем не примечательное лицо. Среднестатистическое.

В молодости он зачёсывал волосы наверх, обесцвечивал чуб, отпускал усы, носил трёхдневную щетину в гарлемском стиле (кажется, это так называется). Иными словами, пытался выделиться из толпы. Ухищрения не делали его красавцем, но доставляли хлопоты. Мешали чувствовать себя собой.

Тогда он сбрил усы и бороду, волосы причесал набок. Стал обычным. В худшем смысле этого слова – серым.

"И очень хорошо, – подумал, ещё раз посмотрев в зеркало. – Охотник и должен сливаться с окружающей средой".

Фраза понравилась, и он подумал, что стоит целую главу своей книги посвятить искусству маскировки и мимикрии.

После ужина сварил кофе и включил телевизор. Большинство программ шло на прибалтийских языках, которых он не знал. Тогда он приглушил звук и предался воспоминаниям. В этом доме они легко всплывали в памяти.

***