— Постойте! — вдруг воскликнул Кодемор. — Принесите мне конверт из той шкатулки, что стоит позади вас… У меня это не отнимут? — спросил он с тревогой, показывая сыщику фотографическую карточку.
— Нет, — ответил Сайлас Ашер, глядя на Кодемора с любопытством.
Кодемор осторожно положил карточку в конверт и вместе с бумажником спрятал на груди, потом протянул руки и сказал:
— Я готов.
Через мгновение железные наручники были застегнуты на его руках, и он вместе с Сайласом Ашером направился к двери, где их ждал Брукс. Ашер поручил своему подчиненному отвезти пленника в Скотленд-Ярд, а сам вернулся в дом осмотреть комнаты Кодемора.
Сыщик никогда этим не пренебрегал. Он знал о странной мании убийц сохранять улики. Они всегда так ничтожны, что в глазах преступников не значат ничего, а между тем именно эти незаметные детали и могут затянуть петлю на их шее.
Ашер безуспешно осмотрел гостиную и столовую, а потом поднялся на второй этаж. И там его поиски ничем бы не увенчались, если бы он не решил осмотреть ящики в туалете. В первом лежали только бритвы, но во втором между старыми пуговицами и изломанными булавками мистер Ашер заметил одну вещь, которая навела его на размышления.
— Странно, если это тот самый, — сказал сыщик себе под нос. — Все-таки удивительно, какие ошибки допускает человек, совершивший почти гениальное убийство…
С этими словами Сайлас Ашер положил в карман простой комнатный ключ.
XXXVIII. Процесс
Бенберийское убийство почти забылось; большинство сходилось во мнении, что полиция никогда не поймает Фоксборо. Поэтому, когда в газете «Земной шар» появились напечатанные крупным шрифтом слова «Бенберийское убийство, арест убийцы», это произвело в Лондоне сенсацию. Газетчики кричали во все горло: «Арест бенберийского убийцы!» и брали за номер вдвое дороже.
Уголовный процесс привлек к себе всеобщее внимание. Мистер барон Бембльшан, назначенный председателем, был, без сомнения, неподкупен, беспристрастен, как и все английские судьи, и обожал председательствовать на громких делах.
Когда сэр Хорэс Сильвертон встал прочесть обвинительную речь, в зале суда можно было бы услышать падение булавки — с таким любопытством внимали присутствующие загадочной истории, рассказанной одним из самых даровитых и красноречивых ораторов. Вначале сэр Хорэс пересказал подробности убийства, с которыми публика была уже знакома, затем остановился на минуту, отер лоб носовым платком и продолжал уже совсем другим тоном. Его спокойный, ровный голос уступил место лихорадочному нетерпению, с которым люди возвещают миру великие истины.
— Господа! — воскликнул сэр Хорэс. — Джеймс Фоксборо, содержатель увеселительного заведения «Сиринга», до сих пор нес на себе позор совершенного преступления. Я сниму с этого несчастного человека всякое обвинение. Во-первых, я представлю доказательства, что Джеймс Фоксборо, содержатель «Сиринги», и Джон Фосдайк, бомборский адвокат, — одно и то же лицо. Это неопровержимо доказано, господа.
Волнение в зале суда дошло до того, что сэр Хорэс вынужден был прерваться на несколько минут.
— Жителям Бомборо будет тяжело, когда они узнают, что их уважаемый товарищ лгал им столько лет. А особенно тяжело будет, — тут сэр Хорэс понизил голос до драматического полушепота, — двум дамам, каждая из которых считала себя его женой. Я не намерен распространяться о частной жизни Джеймса Фоксборо, или Джона Фосдайка. Теперь, господа, мы переходим к подсудимому. Вам будут представлены доказательства, что это тот самый человек, который останавливался в «Веточке хмеля» и к которому покойный поехал ужинать. Его пригласительное письмо, подписанное именем Джеймса Фоксборо, — тут сэр Хорэс остановился, потому что подсудимый, до сих пор бесстрастный, вздрогнул, — по странной случайности сохранилось, и едва ли мне нужно говорить, что мы без труда опознали почерк. Чего именно подсудимый хотел добиться от покойного, нам не известно, но нет ни малейшего сомнения, что при открытии бомборского театра он узнал о двуличности Джеймса Фоксборо и воспользовался этим, чтобы выставить ему свои условия. Мои оппоненты, без сомнения, предложат много доводов в пользу того, что убийство было неумышленным, и даже, может быть, станут доказывать, что покойный совершил самоубийство, но я смогу доказать, что Джеймс Фоксборо умер не от своей руки.