Фотография

Высокая. Очень длинные ноги. Идиотские колготки, или это чулки, в сеточку. Синий плащ. Светло-синий. Это хорошо. Коричневые ботинки. Лицо не сказать, что красивое. Есть в нем какой-то неуловимый изъян. Черты крупные, ярко выраженные. Рыжие длинные волосы. Крашенные, конечно. Слишком яркие.

Она сразу начала громко говорить и размахивать руками, одновременно извиняясь за опоздания и давая понять, что ничего страшного в этом опоздании нет.

Смеется. Зубы некрасивые. Слишком большие. Сама заметно нервничает. Типичный холерик. Или это из-за свидания? Хуже всего работать с моделью-холериком. Она не сидит на месте, а постоянно нервничает, что у нее не получается так как нужно. И постоянно – дай посмотреть, как получилось? То ли дело флегмы. Вот это идеальные модели. Как пластилин.

Так, хорош. Он не для этого назначил свидание. Или она ему? С этим Тиндером не поймешь.

Сняла плащ. Наверченный розовый шарф тоже долой. Черная водолазка. Высокая, большая грудь. Что там? Пушап? Ногти вишневого цвета.

Руслан вздрогнул.

– Ты правда фотограф? Обычно так пишут, чтобы девушек заинтересовать.

– Правда. – ответил Руслан. Он – фотограф. Можно понять мужчин из Тиндера. Безотказный вариант. Но он правда фотограф.

– Давай вина возьмем. Вот, есть домашнее, – пластик меню в ее руках бликовал. На пальцах – кольца. Бижутерия. Много. Популярный, сборный браслетик на руке. Вишневый маникюр.

– А давай что-нибудь получше выберем, – предложил Руслан и потянул за ближайшую пластиковую картонку. – Позволишь?

Контакт состоялся. Спасибо чуваку, который придумал этот Тиндер.

***

Рыжий следователь без особого выражения смотрел в экран монитора.

Кабинет был совсем пустой, неуютный и выглядел так, словно в него только вот переехали. Одинокий шкаф, с парой повалившихся томиков с золотистым тиснением на корешках, чистый стол с черным прямоугольником ноутбука, стопка белых листов, желтоватые стены, без привычных казенных изображений на стенах. Знакомый силуэт читался лишь в небольшом, но на вид тяжелом бюсте на углу стола.

За спиной щелкнул, клацнул и зашипел принтер.

– Подай, а, – все также не глядя на Руслана попросил следователь.

Руслан повернулся, собрал еще теплые листы и положил их на стол перед рыжим следователем.

– Так, – перебирал глазами строчки следователь, – отпечатки у вас еще тогда взяли. Вот тут адрес, зайдете в лабораторию. Там скажут, что еще надо.

Следователь перечитывал протокол опроса. Руслан кашлянул, зажав рот рукой. Он так и не освоился с манерой следователя переходит с «ты» на «вы» и обратно.

– Ознакомься, подпиши.

Руслан ознакомился и подписал. Следователь убрал подписанные листы под бюст на столе. Бюст при этом тяжело грохнул. Как гантель.

– Из города никуда не уезжайте. Можете понадобиться в ближайшее время.

– А долго не уезжать? – спросил Руслан. Не то чтобы он собирался куда-то ехать, но неопределенность давала чувство дискомфорта. А это, знал по собственному опыту Руслан, из маленькой занозы превращалось постепенно в огромную проблему. Неопределенность отравляла жизнь. Из минуты в минуту. По чуть-чуть. Не та неопределенность, которая растет из предвкушения, тут знак обратный. Эта тащит за собой тревогу и липкие, душные сны.

Рыжий следователь пожал плечами.

Руслан, уже уходя, повернулся попрощаться и увидел рабочий стол на ноутбуке. Там цвели красные маки. Во всю ширину экрана.

***

– Ты, Руся, вообще не изменился. Вот вообще.

На Таньке какое-то зеленое, чешуйчатое платье. Длинные прямые волосы, такие светлые, словно вымытые в молоке, падают на плечи и распадаются на миллионы блестящих ручейков…

…Танька сидела на второй парте у самого окна. А он сразу за ней. На третьей. Солнечные лучи, еле пробивающиеся из-под зимних облаков или свежие, по-весеннему злые, зарываясь в ее волосы устраивали гипнотическую игру переливов. Такую, что Руслан забивал на бубнеж очередного учителя, теряя чувство пространства и времени.

– Это ты совсем не изменилась, Таня.

Они танцевали в неуютном полумраке кафе под однообразно вялый, но торжественный шансон. Со стороны скученных столов доносился голоса подвыпивших одноклассников. Женька Брюхов, за эти двадцать лет, превратившийся из тощего пугливого паренька в грузного, кадыкастого чиновника, распластанный по столу и макая галстук в чью-то тарелку в попытке дотянуться до Силантьева, который трудился журналистом на местном телеканале, кричал с хрипом: «А потому что – америкосы!». Силантьев отмахивался от него резкими движениями головы, рукам обнимал пышную, расползающуюся в стороны Пиманову и тощую, с выпирающими спицами ключиц Пастухову. Кто-то из бывших одноклассников танцевал, как Руслан с Таней, остальные с восторгом совали друг другу под нос изображения детей на телефонах. Только странный Востриков безучастно смотрел в стену.

– Ты знаешь, – сказал Руслан, – а я всегда хотел потрогать твои волосы. Ты в классе распустишь их, а они сияют, как будто живые. Я может быть фотографом стал из-за этого.