Фотография из Люцерна

История была настолько дикой, что вполне могла оказаться правдой, тем более, мне уже доводилось слышать о сомнительных особенностях личной жизни Гитлера. Не вызывало сомнения, что источником слухов могла быть только сама фрау Мюллер – поскольку свидетелей случившегося конечно же не существовало.

Произошедшее страшно потрясло Мюллер. Актрисе не привыкать к ролям, которые совершенно не соответствуют ее темпераменту, – но ведь здесь не было ни режиссера, ни оператора, ни съемочной группы, и сцена оказалась ей не по силам. Рассказывая о случившемся друзьям, она говорила, что кроме отвращения и брезгливости испытала ощущение, что ее обманули. За это она очень гневалась на Геббельса и заявляла, что больше не хочет иметь с ним ничего общего. Она также намекнула друзьям, что намерена взять пример с Марлен Дитрих, покинуть Германию и воссоединиться во Франции со своим евреем.

Слухи энергично муссировались в кинематографических кругах Берлина. К тому моменту на экраны как раз вышел последний фильм фрау Мюллер – «Тоггер». Посмотреть его я отправился в «Универсум» на Курфюрстендам. Даже ранним утром зал был полон. В этой забавной, идеологически выдержанной ленте Мюллер сыграла журналистку, опубликовавшую разоблачение преступного иностранного синдиката. По-моему, она переигрывала. Было очевидно, что от своей роли актриса не получает никакого удовольствия; я слышал, роль была ей навязана силой.

Как можно унять разговоры? Слухи о ее скандальном свидании с Гитлером распространялись из самых верхов столичного общества и при каждом новом витке обрастали новыми подробностями. И не было никакой возможности эти слухи остановить. Если можно так сказать, кот уже выбрался из мешка. Мне на ум пришли три варианта действий: заставить фрау Мюллер яростно все отрицать и выставлять клеветниками тех, кто распространяет слухи; объявить ее сумасшедшей, отправить в психиатрическую лечебницу – и пусть болтает что хочет; либо последовать намеку Бормана и организовать «аварию».

Будь она обычной женщиной, мог бы сработать любой из этих вариантов. Но кинозвезда, вращающаяся в самых высоких артистических кругах, среди элиты; кинозвезда, которая на короткой ноге с высокопоставленными персонами?.. Я решил, что для начала лучше всего просто с ней побеседовать.

Встреча состоялась утром двадцать третьего сентября тысяча девятьсот тридцать седьмого года на вилле фрау Мюллер в берлинском районе Далем. Организовать встречу оказалось несложно – все прошедшие недели актриса находилась под неусыпным надзором гестапо. Борман связался с секретариатом доктора Геббельса и договорился о моем визите.

Дверь открыла служанка, она же провела меня в небольшую гостиную на втором этаже, где меня ждала фрау Мюллер в соблазнительно изящном бледно-розовом шелковом платье.

Очень красивая, страшно нервозная, невозможно хрупкая. В ярких лучистых глазах сквозило то же отчаяние, как во взгляде роскошной птицы с поломанным крылом. Мне было трудно узнать в этой женщине актрису, которая бодро пела "Ich Bin Ja Heut’ So Glücklich", актрису[7], покорившую сердца всей Германии.

Я мягко заговорил с ней. Она отвечала настолько тихо, что мне пришлось наклониться вперед. Я сказал: «Вы, конечно, знаете, какие дикие слухи ходят вокруг вашего предполагаемого свидания с фюрером и как это оскорбительно и опасно». Я заверил фрау Мюллер, что совершенно не желаю знать, что там произошло в действительности, что моя единственная цель – не допустить ущерба для репутации конкретных высокопоставленных деятелей. И назвал первые два варианта решения проблемы, оставив ей самостоятельно додумать существование третьего варианта. Разумеется, ей будет очень сложно обвинять в клевете своих близких знакомых и друзей: актрису Габриэле Шварц, продюсера американского происхождения Альфреда Зейслера… А раз первый вариант не годится, возможно, она добровольно даст согласие отправиться в психиатрическую лечебницу? Право, это наилучшее решение. Объявим, что дело в переутомлении. А, скажем, через девять месяцев можно будет снова предстать перед публикой и продолжить блистательную карьеру.

Вряд ли я когда-либо забуду печаль, исказившую ее лицо.

– Психиатрическая больница? На год? – прошептала она, и из ее прекрасных глаз покатились слезы.

– Лечебница роскошная, – заверил я. – Совсем не то, что обычно понимают под психиатрической больницей.

– Дурдом? Психушка? – переспросила фрау Мюллер.

– Просто место для отдыха. Спокойное и мирное, похоже на домик в Альпах.

Внезапно она вскрикнула:

– Спокойное и мирное? Ха! Да я ночами спать не могу! После того кошмарного вечера…

– Пожалуйста, фрау Мюллер, – взмолился я, – не нужно об этом говорить, прошу вас.

– Почему? Боитесь услышать правду?

– Потому что это не мое дело.

– А что именно ваше дело, герр Флекштейн? – ожесточенно спросила она.

– Я приехал сюда дать вам совет.