Фотография из Люцерна

– Хотя мы это не обсуждали… думаю, теперь я понимаю, почему вы так заинтересовались Шанталь. У вас с ней много общего: красота, ум, любовь к перевоплощению, завороженность идеями порока и упадка. Однако в вас, Тесс, совсем нет напряженности и испуга. И за вами я бы не стала приударять. – Она хмыкает. – Если не… впрочем, это уже на ваше усмотрение. Лично я предпочитаю ухаживать, нежели принимать ухаживания. Но если вы вдруг настроены, я готова сделать исключение.

Позабавленная, я качаю головой. И решаю, что, пожалуй, не стану делиться своими эротическими снами про Шанталь.

Мы закрываем тему и поворачиваем на восток, на Шестьдесят вторую улицу.

По дороге в ресторан я спрашиваю, сделала ли она такое исключение для Шанталь.

Ева улыбается.

– В том случае соблазнительницей совершенно точно была я. Шанталь была полна желания и энтузиазма, но также была стеснительна и неопытна. Мне потребовалась неделя, чтобы уложить ее в постель. А потом уже обратного пути не было. Как говорят у нас в Вене: Wunderbar, чудесно! Чудесное было время! Шанталь – любовь всей моей жизни. Даже после нашего расставания она осталась в моем сердце.

Такое признание из уст такой сильной женщины… Как же близки они были!

Мы стоим на светофоре. Я решаюсь:

– А можно личный вопрос?

– Вы хотите знать, что привело к разрыву? Не было ни ссоры, ни скандала. Мы просто медленно отдалялись друг от друга. Конечно, немаловажную роль сыграла разница в возрасте. И накал нашего романа; и то, что мы обе практиковали доминирование. Такая яркая страсть, как наша, не могла пылать вечно. В конце концов, мы просто устали друг от друга. И обе с грустью поняли, что пришло время расставаться.

Ева показывает маленький итальянский ресторан: здесь вкусно кормят, и хозяин не гонит гостей, как только опустеют тарелки.

После обеда объясняет причины своего интереса к Гитлеру:

– Вы говорили о проблемах, связанных с отцом. У меня тоже имелись… проблемы. Мой отец был очень необычным человеком. Далеко не в позитивном смысле. Мне пришлось учиться жить с мыслью о том, кем он был и что делал. Меня это не отпускает и по сей день.

Когда Ева родилась, отцу было шестьдесят. У него была потрясающая биография, вернее, две – хотя о первой она узнала только после смерти матери. Еве достались по наследству три предмета: книга, рисунок и рукопись. Книга – первое издание «Толкования сновидений» с посвящением «дорогой Лу Саломе». Ева недавно выставила ее на аукцион в Вене и получила больше ста тысяч евро. Она перечислила всю сумму Венскому психоаналитическому обществу.

Я перебиваю ее. Но как, как ее отец стал владельцем такого сокровища? Ева вежливо просит, чтобы я оставила все вопросы до конца истории.

Второй предмет – эротический рисунок. Предположительно, он выполнен перед Первой мировой войной Адольфом Гитлером, когда тот жил в Вене и пытался заработать на жизнь рисованием. Вероятно, будущий фюрер подарил его Лу Саломе при не вполне ясных обстоятельствах. Рисунок воспроизводит знаменитую фотографию из Люцерна – ту самую, с двадцатилетней Лу, Фридрихом Ницше и Паулем Рэ.

Ева показывает мне с телефона рисунок. Я смотрю на нее в замешательстве.

– Ни один исследователь Гитлера не признал рисунок аутентичным, – говорит она. – Хотя на обороте стоят инициалы Гитлера и посвящение Лу. И вроде бы это его почерк. Однако эксперты заявляют, что это невозможно: Гитлер не рисовал ничего подобного; ни малейшего сходства с другими, известными его работами. Все, с кем я консультировалась, заверяют меня, что это дешевая подделка.

Третий предмет, рассказывает Ева, – рукопись, мемуары, написанные отцом в последние годы перед смертью. Там он описывает свою странную двойную жизнь: жизнь человека по имени Эрнст Флекштейн, мюнхенского частного детектива, потом специального агента Мартина Бормана и, наконец, сотрудника контрразведки. А затем, в сорок девять лет, резкий поворот и побег из Германии под именем еврея-психоаналитика Самуэля Фогеля; именно под этим именем его встретила мама Евы; именно это имя носит сейчас сама Ева.

Она рассказывает, что было в тех мемуарах.

Меня особенно цепляет описание встречи с Лу Саломе, когда Борман поручил своему агенту добыть тот непристойный эротический рисунок.