Фотография с прицелом

– Конечно, нет! – Вовушка приблизился к нему и жарко зашептал на ухо: – Когда небоскреб станет на место, будет проще доказать полезность моего теодолита. Во время концерта Несравненной Аллы мне не удалось доказать его силу. Все решили, что это Алла затеяла шутки с пространством и временем. Представляешь, в чудеса верят, а в науку – нет! Вот и приходится по ночам небоскребы выравнивать. Но это еще ничего, спокойная работа… Приходилось поезда останавливать, самолеты сажать. А помнишь ту историю со спутником?

– Неужели ты?! – задохнулся от ужаса Анфертьев.

– Да как тебе сказать… – стыдливо потупился Вовушка. – Там с кристаллом накладка вышла – ромбододекаэдр перекошенным оказался, у него одна грань отсутствовала. А спутник ничего, его потом восстановили.

Стоял знойный вечер, и настырное солнце палило прямо в окна опустевшего заводоуправления, пробивая насквозь вылинявшие шторы. Где-то на втором этаже с размеренностью дня и ночи, зимы и лета, жизни и смерти слышались шаркающие звуки швабры. Покинув красноватые сумерки лаборатории, Анфертьев пересек комнату бухгалтерии и вышел в коридор. Здесь было тихо и пусто. Воняло перегретыми бумагами, потными телами, заводской гарью. Сквозь щель в двери, подпертой половинкой кирпича, проникало яростное солнце, и сухая мелкая пыль в его горячих лучах висела в воздухе, вихрилась галактиками, но не было рядом Натальи Михайловны, которая всмотрелась бы в пылинки, и поняла бы их, и сумела бы им понравиться. Раздвигая и круша эти вселенные, Анфертьев прошел сквозь них, заперся в бухгалтерии и задернул штору, стряхнув с нее несколько миллиардов вселенных, наполненных жизнью, страстями и бедами, до которых никому в нашем мире не было никакого дела.

Ручка у Сейфа была прохладной. Это удивило Вадима Кузьмича, ему казалось, что весь мир в эти минуты должен быть раскален. Он постоял несколько мгновений, давая возможность Сейфу узнать его. И, лишь ощутив соучастие, сунул руку в карман. Ключ был теплым. Со знакомым металлическим стуком он вошел в прорезь. Повернулся раз, второй. Ушли в пазы стальные стержни. Из темного нутра пахнуло спертым воздухом, пахнуло преступлением. В глубине мерцала зеленоватая стеклянная банка, на треть заполненная мелочью. Это была ловушка – медяки, пересыпанные каким-то порошком. Стоило коснуться монетки, и пальцы тут же покрывались несмываемыми красными пятнами. И чем старательнее смывать их, тем они будут становиться ярче, сильнее, постепенно охватывая всю ладонь. Упаси вас Бог, ребята, коснуться в этот момент лица – оно тоже сделается преступно красным, и тогда ничто не спасет вас от разоблачения.

Все это Анфертьев знал.

Кое-что вычитал в детективах, кое о чем догадался сам, да и Света не всегда должным образом хранила служебную тайну. Что делать, бывают случаи, когда, кроме одного человека, весь остальной мир не имеет ровно никакого значения, более того, вы сомневаетесь, что он вообще существует, что есть на свете что-то еще, кроме… В общем, понимаете.

Вадим Кузьмич надел резиновые перчатки на случай, если меченой окажется и сама банка, взял ее, встряхнул и ссыпал в приготовленный целлофановый пакетик около дюжины монет. Больше ему не требовалось. Поставил банку с мелочью на место, закрыл Сейф, вынул Ключ. Все это он проделал одной рукой. А во второй, отставленной в сторону, держал пакетик с монетами. В лаборатории положил пакет в ванночку, снял печатки, бросил их в раковину, залил водой. Вода осталась чистой. Тогда он отряхнул печатки и положил на полочку. Вернулся в бухгалтерию. Внимательно осмотрел Сейф, ближние столы, пол – не наследил ли. Только после этого отодвинул щеколду входной двери. Вернулся в лабораторию. Заклеил целлофановый пакет, чтобы не вылетела ни одна пылинка зловещего порошка. Но одну монету оставил, чтобы проверить возможности порошка. Осторожно подцепив монету пинцетом, Анфертьев бросил ее в раковину. Вода тут же запылала алой струей – из раненой монеты хлынула кровь.