Фотография с прицелом

– Очень хорошо, – сказал Анфертьев и, вынув пробку, спустил воду. Потом проточной водой смыл краску с монеты. Содой протер раковину и снова все смыл. – Ну, вот и все, – проговорил Анфретьев и, положив пакет с монетами в коробку из-под пленки, сунул ее в нижний ящик стола. – Ну, вот и все, – повторил Вадим Кузьмич, ощущая в душе прохладный сквозняк. Кто знает, ребята, не дует ли вот такой сквознячок постоянно, не пронзает ли нас время от времени насквозь, внушая дерзкие желания, устремления, поползновения? И можно ли сказать твердо, когда мы бываем счастливы: прячась годами от этого сквозняка или когда мы, продырявленные им и потому бесшабашные, готовы в дорогу, готовы любить и ненавидеть, говорить правду и улыбаться, будто это нам ничем не грозит? И как нужно жить – залечь в окопы или подняться во весь рост под пронизывающий сквозняк, дующий откуда-то из глубин Вселенной? Знать бы вот только, кто его запускает к нам, с какой целью, какую такую форточку там открывают, направляя сквозняк в нашу сторону и сбивая с пути истинного людей добропорядочных, правопослушных, с высшим горным образованием… Но не будем искать причины в глубинах мироздания. Они в нас самих, все вселенные начинаются и заканчиваются в нас самих. И сквозняки тоже.

Медленно и отрешенно, под слепящим солнцем шел в тот вечер Анфертьев по горячей тропинке к щели в заборе. Неожиданно больно он ощутил полнейшее свое одиночество. О самом важном, что ожидало его, он не мог сказать ни единому живому существу. И как бы успешно ни закончился его Кандибобер, он и в будущем никогда не сможет рассказать о своей победе, о смертельном риске, о безумной попытке прорваться в лучшую свою жизнь, жизнь, которая неслась рядом, соблазняя и отпугивая. И дело даже не в том, посадят его на пятнадцать лет или сочтут за лучшее расстрелять. Об этом исходе Вадим Кузьмич не думал. Такая вероятность была настолько страшной, что организм Вадима Кузьмича взял на себя заботу о его умственном и физическом здоровье, запретив об этом даже вспоминать. И Вадим Кузьмич думал только о неприятностях, которые мог понять, осмыслить, которые надеялся преодолеть. Он уже знал, что звенящий нерв в его душе никогда не ослабнет и уже никогда он не будет чувствовать себя беззаботным. Что-то в нем тихонько, прерывисто скулило, постанывало, тянущая боль не отпускала.

– Ты похудел, Анфертьев, – сказала Наталья Михайловна вечером, наблюдая, как Вадим Кузьмич раздевается перед сном.

– Да? Возможно. Это хорошо или плохо?

– Смотря какая причина… Влюбился?

– От этого разве худеют?

– От всего худеют. От счастливой любви, от неудачной любви, от успехов на работе и от провалов, от надежд и безысходности, от взлетов и падений… Толстеют те, с кем ничего не происходит. Ты влюбился?

– Думаешь, могу?

– Можешь, – кивнула Наталья Михайловна, решив что-то про себя. – Вполне. Так кто же она?

– О! – Анфертьев сел на кровать, скрестив босые ноги и глядя на них брезгливо и разочарованно. Какими-то хилыми они показались ему, бесцветными, даже волосатости приличной не было. И свой живот ему тоже не понравился. Дряблое брюшко неудачника, уходящая вглубь раковина пупка, красноватая гармошка от резинки отечественных трусов в синий горошек. Сколько раз собирался купить белые, облегающие трусы югославского производства. А то ведь раздеться в приличном обществе стыдно. Руки… Руки ничего. Длинные пальцы музыканта и преступника, усмехнулся Анфертьев. Линии любви, сердца, ума, бугорки Венеры, Марса, Меркурия… Чистая, ровная линия жизни без точек и пересечений выражает долгую спокойную жизнь в довольстве, а иногда при больших средствах. А вот линия головы, соединенная с линией жизни, обещает счастье и удачи, а прямая, ясная – сулит жизненный путь, освещенный разумом. Хорошо развитый бугорок Юпитера означает умеренную разумную радость. Разветвляющаяся линия сердца приносит богатство и счастливые случайности. Поперечные черточки на третьем и первом суставах указательного пальца обещают получение неожиданного выигрыша. А точки на бугорке Меркурия выдают человека, склонного к воровству. И все линии куда-то ведут, от чего-то уводят, все таят в себе будущее – Анфертьев пристально всматривался в ладонь и все больше проникался таинственным преклонением перед чем-то неведомым ему, живущим где-то рядом, наблюдавшим за ним и про себя усмехающимся.

– Так кто же она? – спросила Наталья Михайловна.

– О! Это прекрасная девушка с лучистыми голубыми глазами, со светлыми волосами… У нее нетронутые губы, и грудь у нее тоже…

– А в остальном она тронутая?

– В остальном? – переспросил Анфертьев озадаченно. – Надо разобраться.

– Когда разберешься – скажешь. Меня это очень волнует. А сейчас гаси свет.

– Обязательно, – пообещал Анфертьев. – Надо только разобраться… Не откладывая, не передоверяя никому…

– Если сам к тому времени не тронешься, – прозвучал в темноте голос Натальи Михайловны.

– И это не исключено. Такие вещи не даются легко, как ты сама понимаешь.