Фотосессия в жанре ню

Малинин покосился на нее – Оля сделала внимательную и строгую мину, отработанную ею в ходе затяжных педсоветов.

– Не так много. К сожалению, невозможно с точностью сказать, когда именно девушка оказалась на снегу: либо в новогоднюю ночь, либо в последний день декабря.

– Она просто замерзла насмерть? Она что, была пьяна?

– Да уж, трезвой она точно не была.

– Что-то вы недоговариваете, – догадалась Оля.

– Не знаю, как сказать!

С огромным удивлением она увидела, что чисто выбритые щеки Малинина затянул нервный румянец. Это было так же невероятно, как розовая утренняя зорька на Луне.

– Скажите, как сумеете, – мягко предложила чуткая и добрая учительница Ольга Павловна.

– По всей видимости, эта девушка уже была мертва, когда ее бросили на морозе.

– Ее убили?

– Она задохнулась.

– Опять недоговариваете!

– Черт! – Малинин глубоко вздохнул и решительно повернулся к Оле: – Она задохнулась в процессе полового акта. Вы знаете, что такое оральный секс?

– Конечно!

Оле очень хотелось сохранить лицо – желательно, то самое, с педсовета, но получалось это у нее плохо.

– Ага! – Малинин фыркнул. – Наверное, тоже видели по телевизору? Хотя…

Он замолчал и нахмурился, что-то вспомнив.

– Погибшую звали Вера Ивановна Репкина, – выпалила Оля, отчаянно желая вернуться в русло делового разговора.

– Откуда вы знаете? Вы же сказали, что не были с ней знакомы?

– Случайно выяснила.

Она пересказала Малинину свою беседу с трапперами, и он кивнул:

– Дворовые мальчишки! Отличные наблюдатели, лучше их только бабушки на лавочках.

При упоминании бабушек Оля погрустнела. Как там баба Женя, выкарабкается или нет? Расспросить бы ее, не знала ли она среди внучкиных знакомых такой особы – Веры Репкиной?

Но нет, нельзя беспокоить несчастную старушку в тот момент, когда она находится между жизнью и смертью.

– Я обзвоню наших общих знакомых, поспрашиваю насчет Веры Репкиной, – решила Оля. – Может, кто-то вспомнит такую.

– И наоборот: надо расспросить знакомых Веры Репкиной, не знал ли кто-нибудь Дашу Елину, – сказал Малинин, терзая стартер.

Машина кудахтала, не желая заводиться. Оля подумала, что дряхлый «жигуль» надо было припарковать ближе к моргу, он органично вписался бы в эту обстановку уныния, разрухи и упадка.

Словно подслушав ее мысли, машина фыркнула и завелась. Малинин молча вывел ее на улицу и погнал в сторону, противоположную той, где были Олин дом, мамин торт, папины родичи и непросохший свитер Костика.

– Куда это вы меня везете? – насторожилась Оля.

– На барщину! Отрабатывать вашу часть программы.

– А конкретнее?

– Приготовите нам с Ваней горячий обед, – объяснил Андрей. – А то я сегодня даже позавтракать толком не успел, да и мишка сидит дома некормленый и непоеный. А вы же обещали стать нам родной матерью!

– Разве? – тихонько усомнилась Оля.

Признаться, она бы предпочла иную связь – не настолько близкородственную.

Поселок Прапорный по-прежнему тонул в снегу, как заброшенная база полярников. Собаки были все так же голосисты и приветливы, а сосульки на карнизах сделались даже толще и длиннее.

– Запущенное хозяйство! – осмелилась прокомментировать Оля, оценивая фронт предстоявших ей работ.

Малинин посмотрел на нее мрачно, но от ответа воздержался. Тем не менее Оля не рискнула спросить, где же положенная по штату хозяйка? Почему у славного Андрея Петровича нет доброй супруги?

Почему-то ей казалось, что супруги у него действительно нет. Или просто хотелось, чтобы так и было.

Очень быстро выяснилось, что воевать с беспорядком в запущенном хозяйстве Андрея Петровича Ольге Павловне предстоит в одиночестве.

– Я и так из-за вас полдня потерял, а нам с Ванькой работать надо, золотые новогодние праздники скоро закончатся, а следующие будут еще не скоро! – ворчливо объяснил хозяин-барин, собирая медвежонка на барщину.

– К сожаленью, день рожденья только раз в году, – нарочито кротко поддакнула Оля строчкой из незабываемой детской песенки.

Малинин стрельнул в нее взглядом, но Оля не только устояла под огнем, но даже не потеряла трудоспособности. Едва Андрей и Ваня уехали, как она закатала рукава, бодро провозгласила:

– Эх, дубинушка, ухнем! – и поудобнее прихватила отполированную до лаковой гладкости антикварную швабру.

Лесик широко распахнул деревянную дверь и выступил из уличного сортира величаво, как какой-нибудь Людовик в приемный зал королевского двора. Сходство с августейшей особой усиливала антикварная накидка алого бархата с золотыми бомбошками – слегка траченая молью скатерть со стола в большой комнате, которую деревенские с торжественной нежностью называли уютным словом «зала».

Игривый пес Полкан, сидевший у своей будки, при появлении августейшего Лесика немедленно вскочил, улыбнулся во всю пасть и завилял хвостом.

– Сидеть! – Лесик вальяжно махнул верноподданному Полкану пухлой рукой.