Фототерапия

Ожидание неизвестности хуже самой неизвестности. Еще хуже, если ты знаешь, чего ждешь, но часы при этом растягиваются на долгие и долгие годы. Мне удалось отрешиться вчера: второй выходной я провел за тем, что вынудил себя проспать первую половину дня. Пока я добрался до дома ночью, алкоголь выветрился из моей головы (я очень быстро трезвею; заметил это еще в юности), а сон все не шел. Вот я и взял первую попавшуюся кассету, воткнул ее в свой видак и весь остаток ночи просидел возле телевизора, очень часто ловя себя на том, что бросаю взгляд на маленький столик рядом с диваном. На нем лежала пленка с отснятыми 24-мя кадрами, а учитывая запас, — 28-ми. Но, повторяю, мне удалось отрешиться днем. Когда я проснулся, то сходил в магазин, закупил продуктов. (В последнее время обнаруживаю, что расходы на продукты значительно превышают расходы на бытовые мелочи — положение не из приятных, даже учитывая тот факт, что не так давно нам повысили зарплату. Была там у Коновалова одна женщина, бухгалтер, очень привлекательная… впрочем, не стоит об этом.) Так вот, сходил я в магазин, а после этого занялся другими делами, так что, можно сказать, день прошел в заботах.

Уже ближе к обеду (которого у нас в салоне не было, помните, да?) на следующий день я едва не сожрал свои часы — до такой степени они меня достали своей механической медлительностью. Пленка лежала в кармане брюк — она прожигала материю, не давала спокойно сидеть, не оставляла возможности связно мыслить. Я «долбил» кадры дневных заказов, а сам все думал о своей пленке. Разумеется, я не мог проявить, а тем более отпечатать ее сейчас, в дневное время. В самый неподходящий момент сюда вползет Маринка со своим: «Ого! Ничего себе! Это твое? Сам снимал?» Естественно я отвечу, что это не мое, что друг попросил сделать для него под шумок. Но лучше всего ничего не говорить, а дождаться ночи и спокойно напечатать снимки.

Как это обычно бывает, перед уходом, уже после снятия кассы, Маринка стала тянуть резину. То у ней челка не в тему, то один глаз косит, то прыщ на подбородке. Я курил сигарету за сигаретой — курение помогало мне подавить приступы ярости и не выволочь ее за дверь. Закончила она тем, что пристала ко мне с расспросами о повышении зарплаты.

— Да откуда мне знать про твою зарплату? — взорвался я. — Спроси у Коновалова, при чем тут я!

— Не, ну просто, — затянула она. — Может, ты чего слышал?

— Ничего я не слышал. Последний раз разговор о зарплате заходил тогда, когда ее повышали операторам. Про вас ничего не было слышно.

— Вот, блин! — выразила Маринка свое сексуальное разочарование. — Денег совсем нет.

— И в чем проблема? — не понял я. — Думаешь, Коновалов сам к тебе прибежит: слышь, Марин, тебе денег не надо? На, бери! Соберитесь с Иринкой, насядьте на него. Он мужик неплохой, должен пойти навстречу.

— Эх! — Маринка вздохнула. Видно, ей ох как не хотелось затевать это — собираться с Ириной и наезжать на шефа, требуя надбавки. — Ладно. Поговорю с Иркой.

Она двинулась к выходу, и мне почему-то казалось, что делает она это как назло медленно. Когда она вышла, махнув мне на прощание рукой, я чуть ли не бегом кинулся к проявочной машине, прилепил пленку к «лидеру», запустил в бункер, нажал на «старт». Машина радужно загудела. Пока пленка проходила по «кишкам», я стоял рядом, прислушиваясь и что называется принюхиваясь к любым неожиданностям. Изредка я поглядывал на часы. До приезда Лени Ефремцева оставалось сорок пять минут. Я поразился. Я был убежден, что Маринка мытарила меня куда больше, а оказалось, всего лишь минут десять.

Пленка вышла. Я порывисто схватил ее, словно кто-то намеревался ее отобрать. Усевшись за принтер, я поймал в рамке первый кадр — тот, где женщина лежала на спине с широко разведенными ногами. На негативе ее тело было черным, как после ожогов, но вместе с тем я прекрасно различал все нюансы позы, которую сам же ей и придал. Я отпечатал пленку целиком и отрубил петлю. Я и не курил как обычно, когда ждал выхода ленты из машины. Пока резак выполнял свою задачу, я старался не глядеть на фотографии. Только когда все кадры оказались в сортировщике, я взял стопку и приблизил ее к глазам.

Да уж. Я постарался. Качество снимков было превосходным, а меняющиеся позы — верх совершенства! Несмотря на это, уже после пятой фотографии я начал испытывать странное чувство в животе. Женщина на кровати — она лежала с закрытыми глазами, ее лоснящееся лицо выглядело неестественно-отталкивающим. Она казалась мертвой. Она и была мертвецки пьяной, честно сказать, но ведь на снимках об этом не написано. Будь у меня один такой кадр, возможно, в моей душе и остались бы приятные впечатления. Но 28-кадровое однообразие вызвало во мне разочарование, что неуловимо и быстро переросло в тошноту.