Фраер

На соседней шконке кротко сидел интеллигентного вида старичок. Выглядел он вполне заурядно. Рост ниже среднего. В очечках с толстенными линзами, серой робе. Был похож на Кису Воробьянинова, в исполнении актёра Филиппова.

Слегка оттопырив мизинец в сторону, старичок пил чай. Выцветшими глазами смотрел перед собой.

Напротив него на корточках пристроился здоровенный рыхлый парень, с ранней залысиной на лбу. Звали его Анатолий Письменный. Но по имени его никто не звал. Звали просто, Пися. Ему чуть за двадцать. Вырос в городе. Много раз был за границей. В Польше. Правильно ставил ударение в слове "приговор". До ареста печатал доллары на струйном принтере.

Старичок ораторствовал. Пися помалкивал. Ему было явно не по себе.

-Ви думаете Пися, что если ви берёте и не отдаёте человеку деньги, это афёра?- Вопрошал он заложив ногу на ногу.

-А что же?

Взгляд Кисы Воробьянинова был долгим, сочувствующим. Так смотрят на тяжело больного человека, не имеющего никаких шансов на выздоровление.

Понизив голос, он медленно и очень внятно сказал:

-Это просто глупость, за которую вам когда- нибудь сделают очень больно. Также глупость считать, что главное в нашей жизни это получить деньги.

-Конечно. А зачем же мне тогда рисковать?

-Ну если ви так думаете, тогда вам надо сразу на гоп- стоп! А это совершенно другая статья. Запомните, молодой человек...

Следовала многозначительная пауза.

В нашем деле, главное- это исполнение. Сделайте всё красиво и тогда ви сами начнёте уважать себя. Тогда на вас не будут обижаться люди.

Я спросил Виталика.

-А это что за ископаемый мамонт?

Виталик прищурил глаза.

-Это не мамонт. Это старый каторжанин, Вова Колесо. Говорят, что когда тюрем еще не было, он уже в сарае на цепи сидел.

В миру авторитетного старичка звали Владимир Иванович Колесниченко, в прошлом он был очень авторитетным человеком, с совершенно незапятнанной уголовной репутацией.

Первый срок он получил за кражу ещё при Сталине. Следующие два срока за кассы – одну- крупного завода, а вторую- ресторана. В середине семидесятых завязал и почти двадцать лет проработал закройщиком мехового ателье.

Закройщиками с ним трудились Ося Бершацкий, уехавший потом в США, и Марк Александрович Гринберг, будущий банкир и депутат. Оба были мастерами своего дела и, разумеется, евреями.

Виталя спрашивал:

-Владимир Иванович, как ты умудрился столько лет не сидеть?

-О-ооо! Молодой человек!- Отвечал Колесо.- Я работал с такими людьми, при встрече с которыми начинало сильно биться сердце. Воровать не было никакой необходимости. У меня и так было всё.

Колесо не врал. У него действительно было всё, для того, чтобы спокойно встретить старость. Хорошая жена, большой дом. Старшая дочь была замужем за врачом и жила в Израиле. Младшая училась в местном университете и собиралась стать юристом.

Но однажды Владимир Иванович отличился. Он совершил абсолютно немотивированное ограбление близлежащего магазина. Его тут же арестовали. Семья и клиенты были в шоке.

Старшая дочь позвонила своему бывшему любовнику, который работал депутатом. Тот обратился к своим друзьям по преферансу, служившим в прокуратуре.

Владимира Ивановича Колесниченко защищал лучший адвокат города, Жора Гомербах. На суде его должны были освободить или в крайнем случае приговорить к условному сроку.

Но сучилось неожиданное. Владимир Иванович снова шокировал всех. Он назвал судью - «старой блядью». А когда та замерла, потеряв от неожиданности дар речи, ещё и «стриженой овцой»!

Эта выходка стала решающей. Колесо получил три года ИТК. В зале суда на него надели наручники.

Виталя достал из тумбочки два яблока.

-Держи, Владимир Иванович. А это тебе, Лёха. Витамины. Со свиданки осталось.

Яблоко пахло садом. Когда я был маленьким, бабушка говорила, что так пахнут ладони Бога.

Колесо не всегда разговаривал так же вежливо, как с Писей. Иногда его несло.

-Ну-ка, ну-ка...— отклячивал он нижнюю губу. Задумывался— И вдруг со злорадным предвкушением оживал: — Ах ты бес конвойный!..—Очередной посетитель, пришедший к нему за советом, уже понимал своим воспаленным перепуганным сознанием, что попал в непонятное по самые гланды. Подскакивал с корточек и испуганного таращился на старикашку, у которого синие от «перстней» пальцы были завёрнуты не только на руках, но и на ногах: — Ах ты косячная рожа, ещё рамсить вздумал!— Испуганный посетитель испарялся под гневные вопли Владимира Ивановича и восторг оторопевшей братвы.

* * *

Я зашёл в санчасть.

Медсестра Светлана Андреевна, оказалась приятной молодой женщиной лет двадцати пяти, с милыми ямочками на щеках.

Это была единственная женщина в зоне. Она казалась богиней. Ей писали письма. Многие записывались на приём к врачу, только для того, чтобы услышать её голос.

Я представил через халат её грудь. Достал из кармана яблоко.

-Спасибо!- Просто сказала она.

Моё сердце чуть не выскочило из груди от счастья.