Фрагментация

– Вы, однако, договаривайтесь на конкретное время, и не с ним, а со мной, – замечает соцработница, – у нас заведение со строгим распорядком.

– Да знаю я ваши распорядки, – машет на нее рукой Айвар, – баландой их кормите. Вон, даже качели не можете нормальные сделать. Развели тут бездельников, – теперь он машет рукой в сторону Мариса.

Дайна аж раздувается от праведного негодования. Марис тоже смотрит на Айвара крайне неодобрительно и крепче сжимает в руке молоток. Мне становится совсем смешно. Я вежливо киваю всем поочередно и направляюсь в сторону нашего главного дома.

После мастерских нас обычно через часик-другой зовут на обед. Тех, кто дружит со временем и расписанием, звать не нужно. Мы сами спускаемся в большую столовую на первом этаже, пропитанную в это время запахами кислой капусты и свинины. Капустные супы и каша с котлетами появляются на наших столах чаще всего. Бывают, конечно, макароны по-флотски. В крайнем случае, если уж обед совсем несъедобный, можно поесть хлеба. Иногда я уже почти с забытым наслаждением вспоминаю свои воскресные походы с мамой в кафе, хрустящую картошку фри и ярко-красный кетчуп. И, конечно же, кока-колу – сладкую и холодную, так сильно газированную, что пузырьки щекочут мое небо и взбираются к самому носу. Если выпить весь стакан залпом, ужасно хочется чихнуть. Я всегда так делал, а мама потом ругалась.

У входа в столовую меня останавливает соцработница Дайна и спрашивает, кто из нас затеял это хулиганство с качелями. Говорит, что Илзе не хочет выходить из своей комнаты и все время плачет. Я, естественно, отвечаю, что это я во всем виноват, и обещаю починить после обеда качели. Если мне, конечно, Марис поможет. Дайна отвечает, что никакой Марис мне помогать не будет и сам я точно ничего не починю.

– И вообще, хорошо, – говорит она, – что ты скоро из от нас уедешь. Выходки твои уже всем порядком надоели. Знали бы, что такой хулиган, отправили в заведение по строже. А мы тут держим тебя в смешанном отделении, хотя тебе уже три месяца, как восемнадцать исполнилось.

Я благоразумно молчу, но чувствую, как внутри меня поднимается волна негодования. А Дайна все напирает:

– Нечего тебе тут околачиваться, да государство объедать. Вон здоровый какой, – она тыкает меня пальцем в грудь. – Только о еде и думаешь! А вот Илзе, между прочим, скорее всего есть так и не выйдет. И завтра в психиатрическую больницу уедет. И все из-за тебя!

Холодный взгляд обжигает меня. Я резко отворачиваюсь от Дайны и выбегаю во двор. «Сволочи, – думаю я. – Это не из-за меня ее в психушку увозят, а из-за вас. Из-за того, что ее все тут бросили. Да и мать скорее всего плюнула на нее давным-давно. А может, сума сошла или умерла, как моя».

Я стою на широком деревянном крыльце и замечаю, что на меня снова падают солнечные лучи, подкрашенные еловой синевой. За пределами дома все прекрасно и пропитано жизнью. А дом все омертвляет. И почему в такие теплые деньки нам не разрешают проводить больше времени на улице? Почему мы вообще должны подчиняться этому дебильному распорядку? Впрочем, таких «почему» в нашем «лесном доме» очень много. Мне очень жаль Илзе. И я очень хочу, чтоб ее мама скорее бы пришла за ней. Моя-то мама уже никогда не придет, так мне сказали врачи, и спустя годы я начинаю им верить. Но про мать Илзе ничего подобного не говорили. Так что она наверняка вернется. Только надо ее найти и рассказать, как Илзе ее сильно ждет. Если она выздоровела, то все поймет.

Я направился к большому дубу в конце лужайки, расположенной за домом. Я всегда подходил и обнимал его, когда хотел подумать о чем-нибудь серьезном. Дуб возвышается над нашим лесным домом. Ему было все равно на наши мелкие делишки. Но на меня ему было не все равно. Потому что он был моим другом и знал обо мне намного больше «лесных» психологов. Дубу я доверял все свои тайны. Вот и сейчас я обнимаю его, прислоняюсь щекой к грубой коре и обещаю, что обязательно найду маму Илзе. Потому что кто-то должен обязательно положить конец этим страданиям.

Аппетит так и не возвращается. Я быстро прохожу мимо шумной столовой, поднимаюсь на второй этаж и захожу в свою комнату. Там сейчас никого не нет, все обедают. А после обеда Аскольд с Эрвином любят смотреть телевизор. Хотя сомневаюсь, что они что-то понимают в этих телепередачах. Я и сам-то не очень разбираюсь в этих часто сменяющихся картинках и уж особенно рекламе. Правда, иногда там показывают разные смешные сериалы про очень глупых людей. Даже мы над ними смеемся и все удивляемся, почему эти люди не с нами и кто их вообще умудрился выпустить на волю из лечебниц и диспансеров. Вот уж точно, где можно увидеть настоящих сумасшедших, так это в сериалах. Единственный, кто из моих соседей не смотрит телевизор, это Ивар. Он всегда в кровати, даже ест в ней. Но его вчера увезли в больницу, потому что он опять наколупал со стены краски и наелся ее. Теперь ему наверняка будут делать промывание.