Фрагменты и мелодии. Прогулки с истиной и без

ПРОИСХОЖДЕНИЕ РЕАЛЬНОСТИ ИЗ СНОВИДЕНИЯ. Откуда, в самом деле, берется такое, ни на что не похожее переживание, как переживание жизни как сновидения? Самое первое и простое объяснение, приходящее на ум, указывает на то, что мы опираемся здесь на бросающуюся в глаза обыкновенную аналогию. И верно. В привычном понимании сон и явь соотносятся между собой, как две противоположные области, два Царства, одно из которых носит имя Иллюзия, а другое – Реальность. То, с чем мы встречаемся во сне – это есть, согласно этом пониманию, только кажимость; подлинно существующее открыто лишь бодрствующему сознанию. Понятно, что то, что погружает меня в иллюзорный мир кажущихся образов и сюжетов, обнаруживает себя (свою иллюзорность) только будучи соотнесено с миром яви: я опознаю фантазии сновидений в момент возвращения к ясному существованию действительной жизни, чья реальность неоспорима. Так, во всяком случае – на первый взгляд. Есть, однако, и другой взгляд, быть может, более зоркий и внимательный. Похоже, что именно ему мы и обязаны нашему переживанию. Этот взгляд свидетельствует, что образы сна ничуть не менее достоверны, чем те, которыми потчует нас реальность. «Сколько раз случалось мне ночью видеть во сне, что я нахожусь вот в этом месте, перед огнем, одетый, хотя я лежал совсем раздетый в своей кровати, – свидетельствует Декарт. – правда, теперь мне кажется, что я смотрю на бумагу не сонными глазами… Но тщательно вдумавшись, я припоминаю, что и во сне бывал часто обманут подобными же иллюзиями. Остановившись на этой мысли, я так ясно убеждаюсь в отсутствии верных признаков, посредством которых можно было бы отличить бодрствование от сна, что прихожу в изумление, и моё изумление так велико, что я почти готов верить, будто бы сплю». (Метафизические размышления,1)

Эта аналогия, как видим, опирается на невозможность отличить реальность сновидения от реальности яви. Вследствие этого мы готовы подвергнуть сомнению и подлинность самой реальности. Ворота для сомнения открыты. И изумление Декарта, столкнувшегося вдруг с этой таинственной областью, где всё прочное и достоверное неожиданно превращается в зыбкое и сомнительное, кажется нам вполне оправданным. Правда, мы не можем не заметить, что это сомнение никогда не переходит в уверенность. Ведь, несмотря на то, что переживаемое во сне неотличимо от переживаемого в действительной жизни, ясные и отчетливые границы между тем и этим переживаниями – границы, очерчивающие никогда не совпадающие ни во времени, ни в пространстве сюжеты и образы – заставляют нас признать, что мы имеем дело с двумя разными событиями, каждое из которых находит поддержку у наших чувств, лишая нас тем самым возможности сделать выбор в пользу того или другого. Суждение «жизнь есть сон» и суждение «жизнь не есть сон» ни на йоту не уступают друг другу своей истинности (ка, впрочем, и полагается догматическим суждениям). У меня есть все основания сомневаться в том, что моя жизнь обладает подлинной реальностью, – но ведь это только «может быть», от которого мне, конечно, уже никуда не деться, но которое, тем не менее, не в состоянии подняться выше гипотезы. Может быть, жизнь, и в самом деле, ничто иное, ка иллюзия, но не менее вероятно, что сновидение остается сновидением, а реальность реальностью.