Фрагменты прошлого

Все в его комнате и вне ее напоминает мне о нем. Даже мое собственное отражение, уловленное краем глаза в стекле двери, воскрешает в памяти образ Калеба.

Кто-то зовет меня по имени, и я не сразу осознаю, что это – учитель. А когда наконец, осознав, опускаю взгляд в тетрадь и готова ответить, он уже опрашивает других, не зная, что со мной делать.

* * *

Звенит звонок, и все ученики покидают класс. Из коридора доносится приближающийся стук каблучков. Его издают пурпурные туфли на ремешке, с черной шпилькой. Их обладательница, войдя в класс, постукивает носком туфли рядом с моей сумкой.

– Готова? – спрашивает Хейли.

Я поднимаю на подругу взгляд. Ее длинные темные волосы стянуты в высокий хвост. Она старается вести себя как ни в чем не бывало. И до меня вдруг доходит, как сильно мне повезло, поскольку я вспоминаю наш с ней последний разговор. Он произошел не в церкви, а на следующий день. Хейли пришла ко мне домой. Родители пустили ее, а я повела себя очень некрасиво: грубо отбрила ее односложными ответами, а потом попросила уйти. Ее последние слова: «Я просто пытаюсь тебе помочь».

«Что ж, ты ни фига не помогаешь».

«Ты-то хоть все не порть».

«Ты-то». Два маленьких слова. Они сидят у меня под кожей и каждый раз, когда я слышу голос подруги, впиваются в мое сердце.

– Хейли… – выдавливаю я, подбирая слова для извинения.

– Сегодня дают картошку-фри, – перебивает она меня, вновь постукивая носком туфли. – Ты знаешь, какая за ней выстраивается очередь. Ну, я это просто к слову.

Я закидываю рюкзак на плечо и благодарно улыбаюсь подруге.

– Идем.

По дороге в столовую Хейли пытается увести меня в другом направлении. Пытается отвлечь болтовней о своем последнем бойфренде.

– Что это, черт возьми, такое? – спрашиваю я, когда она поспешно тащит меня мимо информационного стенда.

Она не хочет, чтобы я его видела. Но опаздывает с этим.

Спортивная футболка Эверса

К стенду прикреплены бумажные листы, тут же висит ручка. Это петиция, понимаю я. Петиция с требованием переименовать Коутс-мемориал-бридж в Эверс-Коутс-мемориал-бридж. На листах не меньше сотни подписей. В самом верху фотография Калеба из его школьного пропуска, а рядом на стене в стеклянной рамке его серая спортивная футболка. Она сложена так, чтобы всем была видна его фамилия, напечатанная под логотипом нашей школы.

– Где они ее взяли? – спрашиваю я.

– Из его шкафчика, – отвечает Хейли. – Идем, – тянет она меня за руку, но я упираюсь.

– Когда?

– Его мама приходила в школу в ту первую неделю, когда ты…

Подруга умолкает. Но ей и не нужно продолжать. Когда я сидела в своей комнате, в темноте, не отвечая ни на телефонные звонки, ни на сообщения, ни на звонки в дверь. Когда Хейли заглянула проведать меня, а я прогнала ее и ночью (родители уже спали) вышла на пробежку. Мне тогда чудилось, что я слышу доносящийся издалека гул речной воды.

– Так почему его футболка здесь? – допытываюсь я. Калеб всегда держал в своем шкафчике сменную одежду – тот Калеб, которым он становился в три часа дня. Но мне неприятно видеть эту футболку не у него дома, а выставленной напоказ в рамочке. Это как-то неправильно.

Хейли пожимает плечами.

– Его мама хотела взломать замок, но Макс знал к нему код, поэтому она открыла шкафчик Калеба при нем. – Подруга указывает на стену. – Там лежала только эта футболка.

– И больше ничего?

– Не считая карандашей, больше ничего.

Это футболка с благотворительной акции, проходившей в пользу нового спортивного центра год назад. У меня такая же, только с фамилией «Уитворт» под логотипом нашей школы. На футболке Калеба написано «Эверс». Мы все купили себе такие и надевали их в дни матчей, забегов, да и просто так.

– Мама Калеба отдала футболку школе?

– Она отдала ее Максу. Видимо, решила, что ей не нужны вещи сына из школьного шкафчика. А Макс не знал, что с ней делать, и отдал футболку тренеру. Типа, в память о Калебе.

– И теперь она висит здесь.

– Теперь – да.

Она висит здесь. И обвиняюще смотрит на меня, как в тот последний раз, когда я была в доме Калеба. Как в тот последний раз, когда я была в его комнате. Если не брать в расчет эту неделю.

* * *

В тот день на холме после беговой тренировки мы с Калебом разговаривали не в последний раз. На следующий день после нашего разрыва я пришла к нему домой. Мне ужасно не нравилось то, чем закончились наши отношения. Не нравилось злое выражение лица Калеба, его равнодушие и резкость слов. Все, что между нами было, свелось к этому. Меня впустила Мия. Я в одиночестве поднялась по лестнице.

– Что ты здесь делаешь, Джесса?

Калеб преградил мне вход в комнату рукой. Позади него царил бардак. На полу валялись вещи. Громко играла музыка – мелодия, действующая на нервы и совершенно не во вкусе Калеба, которого я знала. Мне было что ему сказать. Но я не могла этого сделать в дверях и в темноте. Плюс Калеб сильно злился. Об этом ясно говорил беспорядок в его комнате.