Фрай шел впереди, осматривая тропинку, которая уходила в мерцающую дымку, позади шествовали дамы, а потом джентльмены; слуги вели больных, ибо те не могли передвигаться сами. Вся компания незримо ощущала, как тропинка сама несет их, как постепенно меняется пейзаж, и вот они уже входят в красивый дворец со сводчатыми колонами из сверкающего мрамора, украшенного позолоченной лепниной, где маленькие пузатые ангелочки возносят свое благословение, но только это не храм для молитв, и не дворец короля — это место можно назвать поистине сказочным чертогом какого-нибудь волшебника, и где каждый найдет для себя что-то интересное. В мраморном зале накрыт стол, такой же, как на изображении, только шире, где свободно бы село тридцать персон, а позади беспрепятственно сновали бы слуги. И множество блюд накрыто для пришедших, все выглядит свежим, манящим к себе и радующим глаз. Проголодавшиеся путники не могли оторвать взгляд от сочного бекона или зажаренного гуся; от мягкой, теплой выпечки и заливного. Посередине все так же стоит чаша до краев наполненная вином, Фрай подошел к ней и начал принюхиваться. И это было не вино, и не кровь — как думалось ему вначале, нет, это был древесный нектар, ибо он благоухал терпким запахом отваров. Пастор взял чашечку и зачерпнул содержимое, оно не пенилось. Некоторое время он изучал красивый винный оттенок, что переливался от бордового до темно-малинового, затем он сделал несколько глотков. Его внутренности обдало благодатным теплом и сразу же улеглось, но тело наполнилось приятным ощущением легкости, перестали ныть ушибы, и не напоминала о себе назойливая шишка. Это был целебный отвар — магия этого мира, помещенная в священную чашу. Возможно, такую некогда искали пилигримы на святой земле. Он оглянулся в поисках Эдварда и мистера Сэйгура, их усадили на мраморный пол, а слуги стояли поодаль в ожидании новых приказов. Пастор зачерпнул чашку напитка и понесся к своему родственнику, тот первым испил этот целебный вар и легко выдохнул, прислушиваясь к себе.
— Что ты чувствуешь? — спросил его племянник.
— Будто ко мне возвращается жизнь, — довольно ответил его дядя.
— Исполни мою просьбу, не дай Фрейлин помешать, — тихо прошептал пастор, чтобы остальные его не услышали. Дядя опустил голову и покорно кивнул.
Фрай решил, что теперь надобно исцелить страждущего Ричарда, у которого снова кровоточила рваная рана. Он легко вернулся обратно, на полпути чуть не скинув спящего ребенка. Этот маленький оборванец с картины, возник перед самым пастором, он лежал на пологом камне и крепко дремал. Пастор сначала оторопел, увидев его, но не потревожил малыша. К нему подошел виконт, держа в руке налитую чашку, он наблюдал за своим другом и тоже решил помочь больным в исцелении. Отпив немного нектара, Фортрайд почувствовал, будто помолодел и полон сил, теперь понятно, как великие предки славного рода Беррингтонов возвращали себе силы после многочисленных набегов и войн, — они испивали чашу. Кроме того, на столах находились самые вкуснейшие яства, которые им доводилось в своей жизни пробовать — мясо было нежнейшее, само таяло во рту, фрукты отдавали солнечным теплом, выпечка — человеческими стараниями и печью. Вся компания разбрелась, изучая своды дворца и выход на красивейший балкончик, с которого открывался чудесный пейзаж вечной весны. Леди Камалия со своей подручной Кэтрин прогуливались вдоль стола и периодически оценивали вкусность пищи, делясь своими впечатлениями. Мужчины же предпочли находиться подле Фрая. Эдвард ощутил себя вправе подняться и помочь племяннику напоить отваром его раненого друга. Мистер Сэйгур облегченно вздохнул и улыбнулся — его раны перестали болеть, а кожа под бинтовыми повязками приятно зудела. Но его все же перепоручили слугам, которые увели Ричарда обратно. А Фрай и Эдвард подошли к спящему малышу.
На вид ребенку было около шести-семи лет, его худенькое, изнеможенное тельце покрывали грязные тряпицы, настолько ветхие, что можно было увидеть бледную кожу. Дитя согнулось калачиком, не в силах уже сидеть, но в душе пастор знал — этот малыш в стократ опаснее любого врага. Уэнсли поднял его на руки, но ребенок не открыл глаза, лишь поближе прильнул к держащему его человеку, будто просил у того защиты. Рядышком стояла Фрейлин, дама догадалась, что этот малыш таит в себе опасность, и теперь с тревогой смотрела на своего возлюбленного, который медленно двинулся прочь с дворца. Они все миновали красивую дорогу, что выводила их обратно в мир смертных. Дверь между двумя мирами была той же картиной, только смотрелась наоборот. Пастор прижал пальцы к двум заветным буквам и вышел в покои хозяина. Здесь по-прежнему все было такое же, вот только в окно неутомимо пробивалось утреннее солнце, которое уже озарило местность. На дворе стоял кроткий июнь, но в какой-то момент у всех на душе стало очень тоскливо — ибо никто не знал, как закончится этот день.