«Фрам» в полярном море

Птицы эти были по большей части следующие: белая чайка (Larus eburneus), моевка (Rissa tridactyla), глупыш (Procellaria glacialis); иногда попадались также и другие виды: чайка-бургомистр (Larus glaucus), серебристая чайка (Larus ar-gentatus?) или чистик (Uria grylle); раз или два видели мы также поморника (вероятно, Lestris parasitica), a 21 июля нас навестила пуночка (Plectrophenax nivalis?).

3 августа произошло весьма замечательное событие: нам нанесла визит арктическая розовая чайка (Rhodostethia rosea). Об этом в дневнике моем записано: «Сегодня, наконец, исполнилось мое давнее желание – в один день я убил трех чаек Росса.[178] Этих таинственных обитателей неведомого Севера видели до сих пор только случайно; никто не знает, откуда они появляются и куда улетают; они безраздельно принадлежат тому миру, куда стремится наша фантазия. С тех пор как я попал на Север, моей заветной мечтой стало увидеть розовую чайку. Я постоянно искал их, когда обшаривал взглядом из обсервационной бочки пустынную ледяную равнину. И вот они появились, когда я меньше всего их ждал. Я вышел немного пройтись около корабля; когда я присел на торос и рассеянно смотрел на север, вдруг мне бросилась в глаза парящая над большой ледяной грядой подальше к северо-западу какая-то птица. Сначала я принял ее за моевку, но вскоре заметил, что она своими резкими движениями, длинными острыми крыльями и остроконечным хвостом скорее напоминает поморника. Когда я достал ружье, их было уже две. Они несколько раз облетели вокруг корабля. На более близком расстоянии я различил, что для поморников они слишком нежно окрашены. Птицы безбоязненно продолжали летать поблизости судна. Я пошел за ними по льду. Вскоре мне удалось подстрелить одну. Я был удивлен донельзя, когда, подняв ее, увидел, что это маленькая птичка, величиной с бекаса; даже крапчатой спинкой она напоминала бекаса.

Затем я убил вторую, а попозже в тот же день появилась еще третья, которую я тоже застрелил. Эта, когда я ее поднял, была еще жива и на моих глазах выпустила из клюва двух маленьких рачков, выловленных ею, вероятно, из полыньи. Все три были молодые птицы, приблизительно 32 см длины, с серебристой спинкой, усеянной черными крапинками; грудка и брюшко были белые, с едва заметным красно-оранжевым отливом; вокруг шеи шло темное кольцо с серебристыми крапинками. С возрастом крапинки на оперении исчезают, спинка у них делается сизой, кольцо на шее чернеет, а грудка приобретает нежную розовую окраску. Несколько дней спустя мы застрелили еще нескольких розовых чаек, так что всего у нас их оказалось восемь экземпляров.

С течением времени меня все больше занимал возникший еще зимой план исследования неизвестного моря за пределами пути, по которому дрейфовал «Фрам». Я с опасением следил за собаками, боясь, как бы с ними чего-нибудь не случилось; на них ведь возлагались все мои надежды. Правда, несколько собак были загрызены насмерть другими, две растерзаны медведями, но у нас все же оставалось еще двадцать шесть собак, да, кроме того, взамен погибших появились щенки, из которых восемь получили право на жизнь.

Весной мы держали щенят на палубе, но с 5 мая их мир значительно расширился. В тот день я записал в дневнике:

«После обеда выпустили щенят на лед, и Квик тотчас же начала предпринимать с ними небольшие экскурсии, чтобы познакомить их с окрестностями; первым долгом она дала им обнюхать метеорологические приборы, затем повела их поглядеть на медвежий капкан и наиболее выдающиеся торосы. Вначале щенки держались очень осторожно, робко озирались по сторонам, не осмеливаясь удаляться от корабля Но вскоре они подняли во вновь открытом мире неугомонную возню. Квик, выводя свое потомство в свет, была исполнена материнской гордости и радости и шумно носилась вокруг щенят, хотя только что вернулась из далекой поездки, во время которой, по обыкновению, усердно налегала на постромки. После обеда на одного белого с черными подпалинами щенка напал припадок бешенства, он неистово прыгал вокруг корабля, лая и кусая что попало. Остальные щенки набросились на него, и в конце концов пришлось его запереть в конуре на передней палубе, где он продолжал еще некоторое время неистовствовать; потом он угомонился и сейчас кажется опять совершенно нормальным. Это уже четвертый щенок, с которым случается такой припадок. Что за черт! Водобоязнью это никак не может быть, она поражала бы и взрослых собак. Быть может, это зубная боль или врожденная эпилепсия? Или еще какая-нибудь чертовщина?» К великому сожалению, несколько щенков от этих необъяснимых припадков подохло. Щенки были такие красивые и забавные, что всякий раз мы искренно горевали.