«Фрам» в Полярном море

С фьорда потянул слабый ветер, и можно было надеяться, что он превратится вскоре в настоящий, достаточно сильный ветер, чтобы плыть под парусами. Пристали к небольшому гористому островку, очень походившему на огромный камень[363], высунувшийся из воды, и там приладили мачту и парус. Но ветер не усилился, вскоре пришлось снять такелаж и идти дальше на веслах. Недолго шли и на веслах – ветер переменился, перешел в юго-западный.

Он быстро крепчал, поднялась высокая волна, небо на юге потемнело, грозил разразиться шторм. До земли впереди по ту сторону фьорда оставалось еще изрядное расстояние, на которое предстояло отдать несколько часов усердной гребли. Да и самая земля, сплошь покрытая ледниками, казалась мало гостеприимной. Только в одном месте торчал изо льда какой-то утес.

С подветренной стороны от нас лежала низкая кромка берегового припая, ничем не защищенная от набегавших на нее волн. Плохо пришлось бы тому, кто стал бы искать на ней спасения. Лучше всего было все-таки добраться до ближайшего берега и там переждать непогоду. Перспектива снова застрять в дрейфующих льдах не улыбалась; довольно с нас этого удовольствия! Поэтому решили направиться к земле, расположенной на некотором расстоянии позади нас и выглядевшей более привлекательно. Если бы дела пошли плохо, пожалуй, можно было бы там найти хорошее место для зимовки.

Едва успел я ступить на эту землю, как увидел на берегу, несколько дальше вглубь острова, медведя. Но прежде всего надо было вытащить каяки. Пока медведь неуклюже, вперевалку подвигался по берегу, мы, притаившись за каяками, спокойно выжидали. Подойдя совсем близко, он вдруг заметил наши следы на снегу, и, пока он их обнюхивал, Иохансен всадил ему пулю повыше лопатки.

Медведь взревел и хотел пуститься наутек, но пуля перебила позвоночник и задняя часть туловища оказалась парализованной. В отчаянии зверь осел на задние лапы и принялся рвать и грызть их так, что кровь полилась ручьями, – он будто наказывал их за неповиновение. Затем зверь снова попробовал бежать, но также безуспешно; задняя часть туловища волочилась, он полз на передних лапах, да и то не двигаясь вперед, а только кружась на одном месте. Новая пуля, пронзив череп, положила конец его страданиям.

Мы содрали с медведя шкуру, затем я направился в глубь острова обследовать наши новые владения. Немало поразило меня то, что двое моржей спокойно лежали на льду у того самого места, где я перед тем заметил медведя[364]. В море против этого места виднелся еще один морж, непрерывно высовывавший из воды голову и пыхтевший так, что слышно было издалека. Немного спустя я увидел, что он приблизился к кромке льда, нырнул в воду и появился снова в полынье близ самого берега, на порядочном расстоянии от наружной кромки льда. Упершись своими мощными клыками в лед, он лежал на воде тяжело пыхтя, совсем как утомленный пловец.

Затем он высоко приподнялся на клыках и заглянул на лед, посмотрел на двух лежавших там моржей и опять нырнул. Вскоре он появился уже ближе к ним, яростно шумя и пыхтя, и повторил тот же маневр. Такая внезапно высунувшаяся над краем льда моржовая башка – зрелище не из приятных. Огромные клыки, щетинистые усы и неуклюжие движения придают моржу что-то дикое, колдовское, делают его похожим на исчадие самого дьявола, и я понимаю, что во времена господства суеверий такой зверь мог наводить ужас и поддерживать веру в сказочных чудовищ, которыми в старое время человеческая фантазия населяла эти моря.

Наконец морж показался в полынье, возле которой лежали другие его друзья, и при помощи клыков приподнялся над краем льда. Но тут неожиданно встрепенулся самый крупный из лежавших, старый самец. Он угрожающе захрюкал и беспокойно задвигался. Пришелец склонил почтительно голову на лед, но потом стал осторожно взбираться на льдину, опираясь о край передними ластами и подтягиваясь всем туловищем. Тут старый самец пришел в совершенное исступление.

Он круто повернулся, заревел и тяжело заковылял навстречу новоприбывшему, чтобы вонзить ему в спину свои могучие клыки. Пришелец хотя и не уступал старику ни клыками, ни ростом, смиренно склонил голову на лед, словно раб перед своим господином. Старый самец вернулся и спокойно занял прежнее место рядом со своим товарищем.

Однако едва только пришелец, пролежавший некоторое время в раболепной позе, вновь шевельнулся, старик захрюкал и бросился на него, а новоприбывший столь же почтительно отступил. Это повторялось несколько раз.

Наконец после многих наступлений и отступлений пришелец пролез понемногу вперед, улегся рядом с двумя другими. Я подумал было, что тут, по всей вероятности, замешана любовная история, но затем открыл, что все три моржа – самцы. Таким дружелюбным образом принимают, очевидно, моржи своих гостей. В стаде, должно быть, бывает один избранник, исполняющий обязанности вожака и хозяина. Я склонен думать, что вожак, устраивая гостю подобный прием, дает таким образом почувствовать свою власть, старается внушить каждому вновь прибывающему, кому именно обязаны здесь повиноваться все.