«Фрам» в Полярном море

Моржи, должно быть, звери чрезвычайно общительные, так как несмотря на подобные строгие порядки, постоянно ищут общества друг друга и всегда лежат, вплотную прижавшись друг к другу. Когда мы немного погодя вернулись посмотреть на них, то увидели на льдине еще одного моржа, а на следующий день там лежало уже полдюжины. Трудно поверить, что эти туши, устроившиеся на льду, – живые существа. Втянув голову и плотно поджав задние ласты под брюхо, они могут много часов неподвижно лежать, словно чудовищные колбасы. Видно, что эти развалившиеся на льду громады сами себе господа и никого на свете не боятся.

Вдоволь насмотревшись на моржей вблизи, мы вернулись на стоянку и приготовили себе превкусную трапезу из свежей медвежатины, а затем улеглись спать. На берегу пониже палатки оглушительный крик подняли белые чайки. Слетаясь сюда стаями с разных сторон, они никак не могли поделить между собой внутренности медведя, дрались не переставая, и наполняли воздух резкими злобными криками. Одна из неисчислимых причуд природы та, что, снабдив этих птиц красивым оперением, она дала им отвратительный голос.

Немного поодаль важно восседали чайки-бургомистры и смотрели на происходящее, издавая несколько более мелодичные звуки. В воде то и дело пыхтели и хрюкали моржи.

Но два усталых путника в палатке не обращали на все это ровно никакого внимания. Они крепко и беспечно спали безо всякой подстилки, прямо на голой земле. Среди ночи их разбудили необыкновенные звуки. Похоже было, что где-то близко стонет и рыдает, испускает жалобные вопли человек. Я вскочил и поглядел в дырку. Около туши нашего медведя топтались два других – медведица с медвежонком.

Они обнюхивали следы-крови на снегу, и медведица безумолку жалобно вопила, словно оплакивая дорогого покойника. Не теряя времени я схватил ружье и уже готов был осторожно просунуть дуло в дыру, как медведица вдруг заметила меня, и оба обратились в бегство – мать впереди, а медвежонок трусцой за ней, спеша изо всех сил. Я дал им спокойно убежать – сейчас они не были нужны нам.

Повернувшись на другой бок, мы вскоре снова уснули.

Шторм, которого мы опасались, так и не разыгрался. Ветер, однако, дул с большой силой, трепал и рвал нашу и без того потрепанную палатку. Защиты от ветра не было никакой. Мы надеялись, что на следующий день можно будет двинуться дальше, но, к своему разочарованию, обнаружили, что путь закрыт: ветер снова пригнал к земле много льда.

Пока приходилось оставаться на месте. Чтобы устроиться поуютнее нужно было отыскать для палатки место поудобнее, защищенное от ветра. Такого не было. Не оставалось ничего другого, как постараться соорудить какой-нибудь кров. Мы наломали камней из моренных насыпей и натаскали их сколько могли. Орудием для выламывания камней служил нам обрубок санных полозьев. Но главным оставались наши руки.

Проработали всю ночь. То, что по первоначальному замыслу должно было представлять собой только каменную стену для защиты от ветра, мало-помалу превратилось в четыре стены. Мы продолжали работать, пока не соорудили настоящей хижины, клянусь богами. Нельзя сказать, чтобы она вышла очень удобной для жилья. Длина ее была настолько мала, что я не мог лежа растянуться во весь свой шестифутовый рост: если я вытягивал ноги, они высовывались из двери!

Ширина ее была такова, что, когда мы с Иохансеном лежали рядом, в ней едва оставалось место для кухонного аппарата. Хуже, однако, обстояло дело с высотой. Лежать в хижине еще можно с грехом пополам, но сидеть, выпрямившись по-людски, было для меня решительно невозможно. Крышей служила наша грязная и ветхая шелковая палатка, растянутая на лыжах и бамбуковых палках.

Дверь завесили своими куртками, но стены были сложены настолько неплотно, что свет проникал между камнями со всех сторон. За все это мы прозвали потом наше жилье «берлогой», и надо прибавить, что и берлога-то вышла прескверная! А все-таки мы гордились своей постройкой. Как бы ни гулял в ней ветер, но снести ее во всяком случае он не мог.

И когда, подостлав под себя медвежью шкуру, мы залезли в спальный мешок, а над ворванной лампой забурлила в котелке вкусная мясная похлебка, хижина показалась нам совсем уютной.

Благополучие наше не могло нарушить даже то, что жилье наполнилось дымом, который разъедал глаза и от которого по щекам ручьями текли слезы.

Глава девятая. Мы готовимся к зиме