«Фрам» в Полярном море

Котелок с мясом весело шипит на очаге. Я сижу в ожидании завтрака, уставясь взглядом в мерцающее пламя. Мысли мои далеко. Что за удивительная сила у огня и света привлекать к себе все живое – от первобытного комочка живой слизи в море и кончая беспокойным человеческим существом? Эти лижущие языки пламени невольно приковывают к себе взор, и ты следишь за их игрой, словно в ней можно прочесть свою судьбу.

Тем временем перед тобой пестрой чередой проносятся воспоминания. И что значат все лишения? Что мне до настоящего? Забыть обо всем этом, забыть самого себя, – ведь ты можешь вспоминать о былом, о прекрасном и ждать лета… Вот в зимний вечер сидит она при свете лампы и шьет. Возле нее стоит, играя с куклой, девчурка с голубыми глазами и золотистыми волосами. Она нежно смотрит на ребенка и гладит его по головке. Глаза ее увлажняются, и крупные слезы капают на работу…

Иохансен лежит рядом со мной и спит. Он улыбается во сне. Бедняга, он наверное сейчас дома, празднует Рождество среди тех, кого любит. Спи, спи, и пусть снятся тебе прекрасные сны! Пройдет же когда-нибудь зима, и наступит весна, весна жизни».

«Воскресенье, 22 декабря. Вчера вечером я долго бродил вокруг дома, пока Иохансен производил генеральную уборку хижины перед Рождеством. Уборка состояла главным образом в том, чтобы соскоблить с очага золу, собрать и выкинуть огрызки мяса и кости да сколоть лед, смерзшийся вместе со всяким сором и отбросами в такой толстый слой на полу, что хижина стала как бы ниже.

Было великолепное северное сияние. Сколько раз ни наблюдаешь эту волшебную игру света, не устаешь ею любоваться; она словно чарами приковывает зрение и чувства, притягивает душу, и нет сил от нее оторваться. Начинается сияние с мерцающего зловеще-желтого света за горой на востоке, похожего на зарево далекого пожара. Свет этот разливается все шире и шире, и вскоре все небо на востоке становится одной пылающей огненной массой. Но это только начало. Вскоре все гаснет.

Проходит немного времени, и опять загорается светящаяся туманная лента, простирающаяся на юго-запад; местами виднеются лишь отдельные клочья светящегося тумана. Вдруг из ленты начинают выбрасываться вверх лучи, почти достигающие зенита; еще и еще – они с дикой скоростью мчатся поверх ленты с востока на запад; они летят очень издалека, и все приближаются, приближаются. А потом из зенита падает на северную часть небосвода завеса, сотканная из лучей; они нежны и блестящи, как тончайшие трепещущие серебряные струны.

Не сам ли огненный великан Сурт ударяет по своей могучей серебряной арфе, струны ее звенят и сверкают в сиянии огней Муспельхейма?[370] Да, это игра на арфе, безмолвная и грозная игра света и огненных красок, дико бушующих во тьме ночи. Это шумная военная пляска сыновней Сурта. А порой игра звучит так нежно, как тихое журчанье серебряных волн, с которыми уносятся мечты в неведомые миры.

Наступило зимнее солнцестояние; солнце спустилось сейчас совсем низко, и все-таки в полдень различим слабый отблеск его над хребтами на юге. Теперь оно начнет опять подниматься к северу; день за днем будет становиться все светлее и светлее, и время пойдет быстрее. О, как мне понятен теперь древний обычай наших предков – устраивать шумное жертвенное пиршество в самой середине зимы, когда сломлена власть тьмы. Мы тоже устроили бы роскошный пир, если бы у нас было чем пировать; но у нас ничего нет. Да и к чему! Мысленно мы пируем и думаем о весне.

Я брожу, глядя на Юпитер[371], сияющий над гребнем горы, на Юпитер – звезду родины. Он словно улыбается мне и я узнаю своего верного спутника. Уж не становлюсь ли я суеверным? Да, эта жизнь и эта природа, право, хоть кого могут сделать суеверным. В конце концов, в сущности, разве не все люди суеверны – каждый по-своему?

Разве нет у меня непоколебимой веры в то, что мы снова увидим друг друга? Эта вера не покидала меня ни на минуту. Я не верю, что смерть может прийти к человеку прежде, чем он закончит дело своей жизни, или явиться к нему так, что он не почувствует ее приближения. И все-таки, разве не может безжалостная Норна[372] в один прекрасный день обрезать нить без всякого предупреждения?»

«Вторник, 24 декабря. В два часа пополудни —24° и кучевые облака (Cumulus), восточный ветер 7 метров. Вот и рождественский сочельник. Холодно и ветрено снаружи; холодно и продувает насквозь внутри хижины. Кругом пустыня! Конечно, никогда еще не проводили мы такого кануна Рождества… Дома звонят сейчас рождественские колокола. Я слышу, как разносится в воздухе этот звон. Какой чудесный звук!.. Теперь зажигаются свечи на елках, вбегают дети и радостно пляшут вокруг нее. Когда вернусь домой, я непременно устрою на Рождество детский праздник. Теперь на родине время праздника и в каждой хижине радость.