Франческа

— С тех пор, как я начала пить, мне это очень нравилось, и я всегда пила больше, чем окружающие. Я никогда не понимала, как можно выпить один бокал и на этом остановиться. Но я не считаю себя алкоголичкой на том основании, что пью больше других. Можно сказать, что это со мной случается периодически, но после приходят и более спокойные периоды.

— А период, который привел к этой встрече, — когда он начался?

— Точно не помню, но несколько месяцев назад мне пришлось поехать в Гюльспонг — места моего детства. Это маленький городок в Вестергётланде, — добавила она, заметив, что название явно ничего Эве не говорит. — Я жила там до того, как умерла мама. После ее смерти я переехала в Стокгольм.

— У тебя там были родственники?

— Нет, меня поместили в приемную семью.

— Ну и как?

Чарли не знала, что ответить. Чем интересна жизнь в маленьком домике в Худдинге, о чем стоило здесь рассказать? Перед глазами у нее встал сад, аккуратно подметенная дорожка, клумбы, где все росло ровными рядами, и маленькая яблоня, никогда не приносившая плодов. Вспомнилась первая встреча с приемными родителями Бенгтом и Леной и их дочерью Лизой, которые сухо приняли ее в своем стерильно чистом доме. Внешне семья казалась именно такой, о какой она мечтала, когда Бетти в очередной раз слетала с катушек: спокойные, правильные люди, ложившиеся спать в определенное время, все вместе садившиеся за ужин, мама, которая складывала в пакет форму для физкультуры и готовила простую еду, не впадая в истерику. Лена никогда не валялась на диване, умоляя убрать весь свет и звуки. Никогда не устраивала вечеринки с приглашением совершенно незнакомых людей. Чарли вспомнила свою комнату в маленьком домике, чистое постельное белье, запах мыла и роз. «Чувствуй себя как дома, — сказала ей Лена в первый вечер. — От души надеюсь, что тебе действительно будет здесь хорошо, Чарлин, и что вы с Лизой подружитесь, словно сестры».

Но в доме в Худдинге Чарли никогда не чувствовала себя как дома, и они с Лизой так никогда и не стали сестрами.

Эва кашлянула.

— В приемной семье все было нормально, — ответила Чарли. — Там во всем был порядок, я могла сосредоточиться на учебе.

— Хорошо, — кивнула Эва. — Но давай вернемся к тому, с чего начался этот твой период. В начале лета ты поехала в Гюльспонг. Почему?

— По работе. Пропала девушка — Аннабель Роос. Ты наверняка читала об этом случае в газетах.

— Да, что-то слышала.

— Мы отправились туда, чтобы помочь местной полиции, и оказалось, что возвращаться туда тяжело — куда тяжелее, чем я ожидала.

— В каком смысле?

— Во мне пробудилось множество воспоминаний, и я…

Чарли увидела перед собой хрупкое тело Аннабель, которое поднимают из черной воды Гюльспонгсэльвен, увидела Маттиаса, бойфренда Бетти, исчезающего в этой воде двумя десятилетиями ранее, увидела двух девочек, ведущих плачущего мальчика — давным-давно, в те времена, когда сама она еще не родилась на свет.

— И ты — что? — спросила Эва, подаваясь вперед на стуле.

— Можно сказать, что я восприняла это все немного слишком близко к сердцу. А потом совершила ошибку, меня отстранили от следствия, и это тоже, конечно, сказалось на мне. Когда вернулась в Стокгольм, я рассчитывала, что все станет как прежде, но так не получилось. Напротив, все стало еще хуже.

— Что стало хуже?

— Страх, тоска, чувство бессмысленности, бессонница. Я плохо сплю, а когда засыпаю, мне снятся неприятные сны.

— Опиши их.

— Сны?

— Да.

— Все это началось, когда я вернулась домой из Гюльспонга, потом стало немного поспокойнее, но сейчас я расследую дело, которое задевает меня больше, чем мне бы того хотелось.

Эва спросила, что это за дело, и Чарли рассказала про двух молодых женщин из Эстонии, которых нашли убитыми и брошенными в лесочке в пригороде. У одной из них была трехлетняя дочь — голодное и несчастное существо, просидевшее в одиночестве в запертой квартире не меньше двух суток. Девочка до сих пор не проронила ни слова, хотя прошло уже две недели с тех пор, как ее нашли.

Эва сказала, что ничего странного, что такое задевает за живое — судьба брошенного маленького ребенка у большинства людей вызвала бы сильные чувства. Но ведь девочка жива?

— Она жива, — кивнула Чарли. — Но не более того. Сегодня ночью мне снилось, что это мой ребенок, что я ее мама. Я хотела побежать домой и спасти ее, но у меня не получилось, потому что я была мертва. А потом, в следующем сне, я сама была этой девочкой, и… в общем, понимаешь.

— Ты принимаешь лекарства? — спросила Эва, никак не комментируя сны.

— Сертралин, — ответила Чарли. — Сто миллиграмм.

Она не стала уточнять, что иногда добавляет к нему собрил или снотворное, а иногда и то, и другое.

— Больше ничего? — спросила Эва.

Чарли покачала головой.

— Ты, наверное, знаешь, что кошмарные сны — обычное побочное действие при приеме сертралина?

Чарли кивнула. Все это она прекрасно знала, но сертралин она и до того принимала годами — так что, видимо, дело не в нем.

Эва сложила руки на коленях.

— Та ошибка, о которой ты говорила, — продолжала она. — Я хотела бы, чтобы мы остановились на ней поподробнее.