Франчиска

Чибиан был очень высоким, но казался еще выше из-за своей худобы. Непомерно длинные руки он всегда держал в карманах. Когда же он вынимал руки из карманов, они свисали до самых колен, пугая всех, кто видал их впервые. На нем всегда был серый костюм в белую полоску: так обычно одеваются крестьяне-венгры и немцы в западной части страны. Даже по воскресеньям он носил такой же костюм, только лучше сшитый. Ему было за пятьдесят, он столько пропустил через свои руки денег, столько совершил различных сделок, что потеряли счет. С его помощью разорилось и закрылось множество фирм, и то, что к моменту открытия поповской мельницы в городе оставалось всего три маслобойки, было делом его рук, так как еще три были разорены или куплены им. За последние десять лет он забрал себе такую власть, что попросту запретил открывать новые маслобойки. В борьбе с конкурентами он прибегал к различным средствам: с одним он породнился, а другому подпустил красного петуха. Он становился компаньоном, чтобы прибрать к своим рукам предприятие, или подкупал инспекторов и чиновников, чтобы задушить конкурента штрафами. Жил он мрачным бобылем. Единственную дочь он уже много лет назад выдал за сына крупнейшего маслозаводчика во всей области, которого он спустя два года разорил дотла. Дочь же свою вместе с зятем и детьми он отправил в дальнее село, где у него была мельница, которой они и управляли, получая за это половину дохода. Чибиан был баптистом, и местная община, в которой он чувствовал себя хозяином, существовала благодаря его поддержке. Несмотря на то, что он тратил на общину значительные деньги и часто навещал молельный дом, он был большим поклонником епископа, доброго дядюшки, и не пропускал ни одной службы, когда тот служил в соборе. На приемах, которые по нескольку раз в год устраивал епископ, наряду с отцами города неизменно появлялся и Чибиан в своем сером костюме. Его голый череп ослепительно блестел, когда Чибиан склонялся до земли перед «святым человеком». Епископ не очень благоволил ему, но богатство Чибиана, его отшельническая «безупречная» жизнь ставили его на одну ногу с первыми гражданами города — с примарем, начальником гарнизона, двумя миллионерами мясниками, генералом в отставке, который совершенно выжил из ума, но носил фамилию одного из родов, правивших некогда страной.

Спустя два-три месяца уже не было никакой надобности запускать машину ежедневно. Все это выглядело весьма тревожно, потому что зима только что началась, а это был самый разгар сезона. Голоса, предсказывавшие и ранее, что нерентабельно открывать в городе четвертую маслобойку и вступать в конкуренцию с хитрым и сильным Чибианом, зазвучали еще смелее. Трусливый Рихтер даже предложил вступить в сделку с Чибианом, использовав для этого влияние епископа или пообещав ему часть дохода. Чибиан действительно во многом был повинен в создавшемся положении. Чтобы отвлечь крестьян от вновь открывшейся маслобойки, он пользовался различными приемами, начиная с самых примитивных. Так, например, он вместе со своим доверенным, немым Хорватом, который даже в летнюю пору носил застегнутый на все пуговицы плащ, вставал рано утром, выходил на западную окраину города, благо это было недалеко от его маслобойки, останавливал возы и убеждал крестьян, чтобы они ехали к нему. По воскресеньям после обеда он вместе с немым садился на мотоцикл и объезжал села, заходил в дома знакомых зажиточных крестьян, пил с ними вино, шутил и уговаривал, чтобы в следующую субботу все они везли зерно и подсолнух к нему на мельницу. Он закупал у них крупные партии подсолнечника и сам сбывал масло на базаре по спекулятивным ценам.

Поповская мельница, находящаяся вдалеке от дорог, не имела конюшен, куда крестьяне, которые приезжали на мельницу или маслобойку, могли бы поставить на ночь лошадей и волов. Никто из совладельцев, за исключением Рихтера, ничего не понимал в подобных делах, а сам Рихтер был слишком ограничен в своих действиях и труслив. На первых порах было совсем неясно, кто же является подлинным хозяином предприятия. Мой отец, на имя которого был выписан патент и которому принадлежала большая часть капитала, был, как известно, человеком безынициативным. Мать и Петрашку, такие предприимчивые и упорные, в течение нескольких лет отдававшие много сил своей маленькой мельничке, теперь, когда она превратилась в крупное предприятие, о чем они вовсе не мечтали, чего они не желали, обнаружили к нему полное равнодушие и добровольно отступили на второй план.

Поскольку из четырех владельцев мельницы и маслобойки ни один не был способен возглавить предприятие, то с первых же месяцев фактически руководить всем этим делом стала жена Рихтера.