Франчиска

«Ни во вторник, ни в среду! — воскликнула мать, словно продолжая какую-то игру, только что придуманную ими, как это сделали Сесилия и Анишоара. — Ни во вторник, ни в среду! — повторила мать, ласкаясь к отцу. — И ни в четверг!»

Отец молча посмотрел на нее, чуть приподняв брови.

«Ни в четверг, ни в пятницу! — продолжала мать, слегка сюсюкая, как она делала всегда, когда хотела казаться маленькой и беспомощной. — И ни в субботу!» — воскликнула она вдруг и, остановившись, стала крутить отца вокруг себя, крепко держа его за руку.

«Ничего не понимаю! — проговорил он, и на лице его появилась растерянность. — Ты хотела купить у Мезинки крупорушку. Я…»

«Я больше не хочу покупать у Мезинки крупорушку!»

«Ты сама хочешь с ним поговорить?» — вполне серьезно спросил отец.

«Зачем? — ответила мать. — Я и видеть его не хочу».

«Но он так трогательно здоровается с тобой!»

«Мне ничего не надо!» — И мать сделала королевский жест.

«Ничего не понимаю! — пробормотал отец, видимо, смущенный своей несообразительностью. — Тогда зачем ты затеяла разговор о стене, которую надо сломать?..»

«Это все была игра, — ответила мать, — и я тебе благодарна, что ты играл вместе со мной. Было замечательно, что ты мне не противоречил и даже не молчал, как обычно, словно медведь, окруженный пчелами. Ты был удивительный, неузнаваемый в этот вечер! Благодарю тебя!»

Пораженный отец замолчал и тихо пожал плечами. Потом, словно про себя, пробормотал, улыбаясь:

«Красиво же я должен выглядеть: медведь, которого осаждают пчелы!»

«Нет, нет, — запротестовала мать, — это было, это было уже давно!»

«Медведя нетрудно себе вообразить, но вот пчелы… А кто же эти пчелы?»

«Ты медведь, — задумчиво произнесла мать, — а пчелы — это я. Я и одна пчелка и в то же время целая туча пчел».

«Ха-ха-ха! — расхохотался отец. — Ничего себе картинка домашней жизни: медведь, которого преследует живая туча пчел! Да еще каких пчел, быстрых и жестоких!»

«Бесчувственный! — Мать подтолкнула его локтем. — Если ты изображаешь из себя медведя, то я помимо моей воли становлюсь пчелой… и жужжу у тебя над ухом! Но сегодня вечером все было по-другому, ты не урчал все время, будто медведь…»

«Ха-ха-ха! — снова рассмеялся отец. — А если я опять превращусь в медведя и вновь буду урчать, то…»

«Тогда и я буду жужжать!..» — Тут я услышала, как мама загудела, словно пчела, и как неожиданно вскрикнул отец.

«Что ты делаешь?» — раздался его возглас, полный упрека.

Я не повернула головы, чтобы посмотреть, что же произошло. Эта непонятная манера разговаривать, словно дети, напугала меня, и я ускорила шаги.

Я легла и сразу же заснула. Летом я спала не в маленькой спальне, где помещалась вместе с Анишоарой и готовила уроки, а в большой гостиной, которая примыкала к спальне родителей. Через некоторое время меня разбудили тяжелые шаги, доносившиеся из-за двери. Находясь еще в полусне, я стала различать голоса, которые становились все отчетливее. Мои родители ссорились.

«Что тогда означает вся эта комедия, которую ты разыграла?» — раздраженно спрашивал отец, шагая по комнате.

«Какая комедия? — услышала я ответ матери, произнесенный ее обычным спокойным тоном. — Комедию ломал ты, и впервые с тех пор, как я тебя знаю».

«Тебе ведь известно, — быстро и раздельно говорил отец, — что я никогда не вмешиваюсь в подобные дела, особенно…»

«Знаю, знаю! — отвечал ему чуть пренебрежительный голос матери. — Поэтому я так и удивилась, да и все тоже были поражены. Некоторое время я даже думала, что ты хочешь разрешить мне… Хотя я прекрасно понимала, что мой план абсурден, неосуществим, ты немедленно согласился с моим предложением, даже придумал какой-то практический ход, чтобы помочь мне! Я думала, ты понял меня и хотел сделать мне приятное. Я была счастлива! Ты заметил, что всю дорогу до дома я любила тебя!»

Шаги смолкли, несколько мгновений длилось молчание, видимо, отец смотрел на нее большими недоумевающими глазами.

«Ради чего вся эта комедия?» — вновь послышался его глухой, неуверенный голос.

«Я хочу спать, — ответила она. — Если я целый день хмурая и суровая, то ведь когда-нибудь мне хочется приласкаться, дурачок! Впервые с тех пор, как мы вместе, ты понял это, хотя и инстинктивно. А теперь что еще тебе надо? Почему ты не тушишь свет?»

«Но в том, что ты задумала, нет ничего нелепого», — пробормотал глухо отец. Я отчетливо слышала каждое его слово, потому что он стоял возле самой двери.

«А какое тебе дело, что во всех моих нелепицах нет ничего нелепого?!»

Мать остановилась на половине фразы и громко расхохоталась то ли над тем, что было сказано, то ли над тем, как отец посмотрел на нее. Мать продолжала смеяться, а отец снова принялся ходить взад и вперед.

«Ты самая умная из всех женщин, которых я знаю. И ты в состоянии… Но в этом нет ничего абсурдного! — вдруг закричал он так, что я вздрогнула. — Все, о чем ты говорила, все обдумано и взвешено! Я полагал…»

«А какое тебе дело, если это так?» — спросила мать ледяным тоном — видимо, крик отца неприятно задел ее.

«Тогда я ничего не понимаю! Почему ты не хочешь, чтобы я пошел и поговорил с Мезинкой?»